Вместо пролога.

Единый врачебный закон появился в России лишь в 1857 году и с незначительными частными дополнениями просуществовал вплоть до октября 1917 года. По законам ХIХ века врачи не могли быть привлечены к уголовной ответственности даже при грубых дефектах лечения, повлекших смерть пациента. По ст. 870 "Уложения о наказаниях" (1885): "Когда медицинским начальством будет признано, что врач, оператор, акушер или повивальная бабка по незнанию своего искусства делает явные, более или менее важные в онном ошибки, то им воспрещается практика, доколе они не выдержат нового испытания и не получат свидетельства в надлежащем знании своего дела. Если от неправильного лечения последует кому-либо смерть или важный здоровью вред, то виновный, буде он христианин, передается церковному покаянию по распоряжению своего духовного начальства" (В.Г. Астапенко и соавт., 1982).

Врачебные дела направляли для оценки во врачебные управы или в медицинский совет, которые и решали вопрос о привлечении врача к ответственности. Общей тенденцией того времени было то, что врачевание в силу своей исключительно гуманной направленности не может относиться к уголовно наказуемым деяниям. Вместе с тем во врачебную среду, особенно в земство, уже начиналось проникновение идей "разночинцев" и "народовольцев", не разделявших принципы закрытости для общества врачебного цеха. К счастью для медиков Манассеины и иже с ними были в явном меньшинстве и погоды, по большому счету, не делали.

После событий 1917 года государство монополизировало право на медицинскую помощь. Уже в 1918 году было принято постановление о запрете, проводившихся с 1885 года Всероссийских съездов врачей. Кстати, этот запрет просуществовал до 1995 года, когда благодаря неимоверным усилиям инициативной группы (проф. Г.А. Комаров, проф. А.Г. Саркисян, проф. М.М. Кузьменко) в условиях жесточайшей конфронтации с Минздравом России, всячески препятствовавшего демократическому форуму, ХХVII Всероссийский Пироговский съезд врачей все-таки состоялся. Семьдесят семь лет потребовалось для того, чтобы профессионалы со всех регионов России смогли собраться на консилиум и говорить правду о состоянии здоровья населения страны. В итоге оказалось, что Минздрав не напрасно усматривал большую опасность съезда для себя. Врачи дали полную картину трагедии в организации медицинской помощи. Но власти, как всегда, не сочли нужным отвечать врачам. Они, как всегда, были заняты куда более важными проблемами, чем здоровье народа, который вверил им свои судьбы.

Но вернемся к 1917 году. Принятый большевиками декрет об отделении церкви от государства привел к закрытию монастырских богаделен и приютов, массовая ликвидация которых началось уже летом 1918 года. Следующее постановление Президиума ВЦИК от 8 апреля 1929 года "О религиозных объединениях" жестко регламентировало права последних, запретив им заниматься благотворительностью, организовывать санатории и лечебную помощь.

Вообще, после октябрьского переворота на смену Конституции пришли декреты. Декрет об учреждении Народного комиссариата здравоохранения был подписан 11 июля 1918 года, а 22 декабря того же года был принят декрет "О страховании на случай болезни", который положил начало реформе здравоохранения. Были приняты декреты "О национализации аптек" (1918), "О мерах борьбы с эпидемиями" (1919), "Об использовании Крыма для лечения трудящихся" (1920). Всего же Лениным было подписано лично свыше 200 декретов и постановлений по вопросам здравоохранения (Ю.Д. Сергеев, 1988).

Особое место в советском медицинском праве принадлежит декрету ВЦИК и СНК РСФСР от 1 декабря 1924 года "О профессиональной работе и правах медицинских работников". Этот документ более 50 лет регламентировал юридические аспекты врачебной деятельности. В нем были определены права и обязанности врача, правовой порядок проведения лечебно-профилактических мероприятий, в том числе и хирургических вмешательств, предусмотрены основания для привлечения врачей к ответственности за профессиональные правонарушения. Аналогичное постановление было приято и украинским СНК 17 апреля 1924 года.

Конституция в СССР появилась только в 1936 году. На VIII чрезвычайном съезде советов была провозглашена "…полная победа социалистического строя в СССР". В разделе "Основные права и обязанности граждан" были гарантированы права на бесплатную медицинскую помощь, на материальное обеспечение в старости, в случае болезни и потери трудоспособности, на охрану интересов матери и ребенка.

Одновременно шло наступление на частную медицину. В 1921 году Народный Комиссариат здравоохранения в специальном циркуляре указал, что: "…частная медицинская практика, как пережиток капиталистического строя противоречит основным началам правильной организации медико-санитарной помощи и общим основам социалистического строительства. Доступная только отдельным лицам, могущим уплатить громадные гонорары, она дезорганизует медико-санитарную работу, вносит развал и разлад среди медицинского персонала, отвлекает медицинские силы от совместной работы на пользу трудящихся масс, ведет к спекуляции и шарлатанству, к медицинской сухаревке". Понятно, что это был приговор частной практике.

Новая "элита" не забывала о себе. Шло формирование придворной "кремлевской медицины". Весной 1918 года советское правительство переехало в Москву и обосновалось в Кремле. Целых полгода единственным медицинским учреждением в Кремле был зубоврачебный кабинет на два кресла. И, как знать, может, и не было бы того, что теперь именуется "кремлевкой", может, все и ограничилось бы лечением зубов, если бы... не эпидемия сыпного тифа. Нужно было что-то срочно делать, чтобы сыпняк не захватил Кремль, и, 18 февраля 1919 года Н.А. Семашко и В.Д. Бонч-Бруевич подписали "План организации санитарного надзора Кремля". Итак, придворная медицина? Она самая. Для кого именно? Как всегда, для "элиты". Специальное постановление 1922 года определило круг людей, имеющих на нее право: наркомы и их заместители, члены ВЦИК, ЦК и ЦКК РКП, Исполкома Коминтерна и проживающие вместе с ними члены семей; члены коллегий наркоматов, ЦК Союза молодежи, Президиума ВЦСПС, а также лица по списку, утвержденному ЦК РКП. Уже в двадцатых годах "кремлевка" создала свою империю для отдыха и лечения работников правительственных организаций. Кремль стремительно прибирал к рукам все самое лучшее.

Несомненный интерес представляют материалы В.И. Акопова, (1998, 1999), исследовавшего историю вопроса об эволюции взглядов общества на ответственность медицинских работников за профессиональные правонарушения с 1917 года до нашего времени. Его исследования базируются на основании изучения работ судебных медиков г. Ростов-на-Дону.

В 1928 году профессор кафедры судебной медицины Ростовского университета И.В. Марковин опубликовал работу, в которой были приведены данные по росту числа уголовных дел против врачей по сравнению с дореволюционным временем. Для этого периода было характерным повышенное внимание к этому вопросу медицинских научных обществ, журналов, газет, съездов врачей, совещаний врачей и юристов по всей РСФСР. Только Ростовскому округу за 1924-1927 гг. к уголовной ответственности за профессиональные правонарушения было привлечено 20 врачей. По мнению И.В. Марковина причинами сложившегося положения были: малая осведомленность обывателей в вопросах медицины и преувеличение ее возможностей, чрезмерно завышенные требования к врачам; пристрастное освещение врачебных дел в прессе; желание идти по пути наименьшего сопротивления, то есть апелляция к общественному мнению до предъявления обвинения врачам; излишне доверчивое отношение следственных органов к обвинению врачей, а также неопределенность статей УК к установлению границ врачебной ответственности.

Естественно, что создание системы "народного" здравоохранения потребовало создания новых правовых отношений, в частности системы ответственности медицинских работников. В 1922 г. УК РСФСР (ст. 165) уже предусматривает уголовное наказание за отказ медработника в оказании медицинской помощи. При неосторожном нарушении профессиональных обязанностей к медицинским работникам стали применять ст. 108 УК РСФСР, первоначально предусматривавшую ответственность за должностную халатность.

Как и следовало ожидать многие врачи, особенно частнопрактикующие, выступили против применения мер уголовного наказания за профессиональные правонарушения. Особенно обострились противоречия между врачами и юристами по вопросу об отношении к "врачебным делам". Дискуссию вызвало нашумевшее заявление российского акушерско-гинекологического общества, обратившегося в Народный Комиссариат Здравоохранения (1925 г), в котором было обращено внимание на непомерный рост уголовных обвинений врачей за ошибки и дефекты в их профессиональной работе. Так, в г. Ленинграде с 1921 по 1925 г.г. обвинение было предъявлено 64 врачам, из которых 27 были акушерами-гинекологами, а 26 - хирургами. Основным лозунгом заявления было то, что: "Каждый врач должен работать не за страх, а за совесть". Общество отмечало, что создавшееся положение вынуждает хирургов ограничивать оперативную деятельность из-за страха возможного наказания за ее неудачный исход.

Кроме того, в заявлении указывалось, что: "… практические достижения медицины имеют известный предел, тем более что объектом исследования является "капризный еще и не вполне изученный человеческий организм". Между тем, малая осведомленность обывательских групп в вопросах медицины создает преувеличенные надежды и необоснованные требования к врачам". В связи со специфичностью врачебной работы общество акушеров-гинекологов предлагало создать особые комиссии при Губздравотделах университетских городов для разбора дел и решения вопроса о предании врача суду или наказания его покаянием. В особо сложных случаях предполагалась передача дела для принятия окончательного решения Центральной экспертной комиссии при Народном комиссариате здравоохранения.

Это мнение было поддержано видными медиками из старого поколения (В. Акопов, 1999). Так, В.А. Рожановский считал, что: "Врачебная деятельность отличается от всякой другой деятельности; она включает в себя много специфических элементов, только ей присущих. Вложить врачебную деятельность со всеми ее специфическими особенностями в юридические формы, общие для всех граждан, почти невозможно".

Естественно, что тоталитарный строй таких посягательств на монопольное решение судеб своих подданных стерпеть не мог. Против врачей резко отрицательно выступили юристы, и часть медицинской общественности, занявшей проправительственную позицию. Они декларировали, подчеркивали равную со всеми гражданами правовую ответственность врачей. Поэтому создание какие-то дополнительных статей в УК, а также специальных правил возбуждения уголовных дел против врачей, они считали не нужным.

Одновременно в газетах появилось много статей осуждающих от имени народа "буржуазных врачей, не уважающих простых людей". Врачей называли "капризными обывателями", не желающих использовать все достижения науки для лечения трудящихся. Так член Ленинградского Губсуда Н.И. Яковченко отметил, что акушерско-гинекологическое общество допустило 3 ошибки: 1. Проявило недоверие к судебно-следственным властям. 2. Показало непонимание основных принципов пролетарской общественности и 3. Предложение о создании комиссий Губздравотделов для обсуждения дел врачей противоречит советскому законодательству. По мнению Н.И. Яковченко это требование только усиливает недоверие трудящихся к врачебным коллективам. Используя классические приемы демагогии он призвал врачей, вместо обвинения народных масс в невежестве, заняться широким ознакомлением трудящихся с достижениями медицинской науки и …"тогда трудящиеся примут в свою среду всех честных работников медицины".

В 1926 году состоялось расширенное заседание работников права с участием врачей г. Ленинграда. В резолюции было отмечено, что: "Выступление научного акушерско-гинекологического общества с предложением о создании специальной комиссии при губздравах для решения вопросов о виновности врачей и о предании их суду принципиально недопустимо и противоречит духу и пониманию советского права".

Однако вопрос об ответственности врачей на этом исчерпан не был. В программном докладе на Втором Всероссийском съезде судебно-медицинских экспертов (1928) ленинградский судебный медик Н.И. Ижевский подробно охарактеризовал состояние вопроса о привлечении к уголовной ответственности медперсонала по обвинению в неправильном лечении. Он отметил необычайно большое и непрерывно прогрессирующее, по сравнению с прошлым, количество "врачебных дел". Действительно, по Ростовскому округу за 1924-1927 г.г. из 20 врачей, привлеченных к уголовной ответственности, 17 были врачи г. Ростова-на-Дону. По специальности это хирурги (8), акушеры-гинекологи (5), терапевты (4), а также (редкий случай) - 2 судебно-медицинских эксперта и зубной врач.

Был приведен анализ врачебных дел по г. Ленинграду за 1921-1925 гг. Соответственно годам число дел составляло: 1, 2, 11, 35, 48. По медицинским специальностям на первом месте были акушеры-гинекологи - 43 (44,3%), затем хирурги - 20(20,7%). Среди обвиняемых были и 15 терапевтов (15,4%), 5 врачей-отолярингологов (5,4%). Единичные дела возбуждались против кожвенерологов, педиатров, офтальмологов, психиатров, судебных медиков. В 66% обвинения врачам были предъявлены в случаях, закончившихся смертью, тяжелой болезнью или увечьем, а в 32% случаев при сравнительно нетяжелых осложнениях.

Более полные данные были приведены А.В. Грегори (1928). Он провел анализ уголовных дел, возбужденных по Ленинграду почти за 10 лет (1921-1928). Всего врачебных дел было 312. Из них, 124 дела были возбуждены против акушеров-гинекологов, 80 - против хирургов, 42 - против терапевтов, 33 - против педиатров.

Докладчики выделили несколько причин такой ситуации. Рост количества "врачебных дел" был объяснен тем, что: "… угнетенные массы народа после революции перестали бояться суда, справедливо доверяя советскому правосудию". Вместе с тем, другой причиной было названо - "…отсутствие у населения основных познаний в области медицины, сенсационные необъективные сообщения о медицине и врачах в прессе, падение у некоторых лиц авторитета врача". Еще одна причина - "…нервная травматизация активных участников империалистической и гражданской войн с повышенной чувствительностью, раздражительностью и невыполнимыми требованиями, при этом - "…немалое значение в увеличении "врачебных дел" имеет сохранившееся с прошлого недоброжелательное, недоверчивое отношение к врачам как представителям интеллигенции, "буржуям" и "спецам".

В конце 30-х годов партийные органы с участием врачей и юристов организовали ряд дискуссий, проведенных в Одессе, Чите (1926), Ростове-на-Дону, Владикавказе (1927), Смоленске, Ярославле (1928), в Ленинграде и Москве (1929). Результатом организованных дискуссий было единодушное осуждение предложения научного акушерского общества г. Ленинграда (1925) "О создании специальных комиссий для решения вопросов о предании суду врачей". Несколько позже А.Е. Брусиловский и А.М. Левин издали монографию "Медицинские ошибки по судебным материалам" (Харьков, 1930).

Уместно напомнить политическую обстановку того времени в стране, которая не могла не затронуть и врачей. В год "великого перелома", как называют 1929 год в советской истории, было сфабриковано дело о "вражеском заговоре" украинских академиков. В газете "Правда" (22 ноября 1929 г.) было опубликовано сообщение ГПУ УССР о раскрытии заговора украинских контрреволюционеров из так называемого СВУ — “Спілки визволення України” (“Союза освобождения Украины”). Среди них было 5 врачей - известных ученых - теоретиков. Им было предъявлено обвинение, что, они - "…проводили медицинский террор" против большевиков". Газета писала, что - "…медицинская группа своей террористической свирепостью выделялась среди других".

Процесс по “делу СВУ” был открыт 9 марта 1930 г. в переполненном зале Харьковского оперного театра. Подробно изучил материалы процесса и осветил их в печати М. Мирский (1999). На скамье подсудимых оказались 45 обвиняемых — видных представителей украинской интеллигенции во главе с вице-президентом ВУАН (Всеукраинской академии наук), известным ученым С.А. Ефремовым. Было объявлено, что все они входили в контрреволюционную организацию “СВУ”, которая имела своей задачей свергнуть советскую власть в Украине. Обвинительное заключение поддерживал видный партийный деятель А.П. Любченко, который выступал в качестве “главного общественного обвинителя (от ВЦСПС)”.

Среди 45 подсудимых было пять врачей — руководитель медицинской секции ВУАН А.Г.Черняховский и члены секции А.А.Барбар, В.В.Удовенко, В.Я.Подгаецкий и Н.А.Кудрицкий. Это были известные в Украине люди, специалисты по теоретической медицине. Обвиняемых могло быть и больше. Во время следствия подвергались аресту профессора Киевского медицинского института Н.П. Вашетко, М.П. Нещадименко, С.С. Дяченко, А.И. Крупский, Г.С. Руденко.

Александр Григорьевич Черняховский был представителем известной врачебной династии (его старший и младший братья были профессорами-хирургами). Он посвятил себя гистологии и стал видным ученым: известны, например, его тонкие исследования нервных клеток. Как специалист-гистолог он работал в лаборатории испанского ученого, нобелевского лауреата Рамон-и-Кахаля. С 1919 г. профессор А.Г.Черняховский заведовал кафедрой гистологии и эмбриологии Киевского медицинского института.

Владимир Яковлевич Подгаецкий в 1923 г. основал в Киевском медицинском институте кафедру гигиены труда и много внимания в своих научных исследованиях уделял различным проблемам гигиены сельскохозяйственного производства.

Гигиенистом был и Владимир Васильевич Удовенко. Он несколько лет работал в Бердичевском уезде, где занимался, главным образом, вопросами санитарии и гигиены. В 1923 г. стал профессором, заведующим кафедрой общей гигиены Киевского медицинского института.

Аркадий Алексеевич Барбар и Николай Антонович Кудрицкий были научными сотрудниками ВУАН и одновременно преподавали в Киевском медицинском институте: первый был старшим ассистентом, а другой — профессором. Как и вышеназванные ученые, они в своей практической деятельности не были связаны с лечением больных. Таким образом, на скамье подсудимых оказались врачи по образованию и ученые по роду выполняемой работы, представители теоретических медицинских специальностей. Все они были из старой интеллигенции, которую тогда по указанию партийной номенклатуры считали “буржуазной” и соответственно относились к ней, как к чужеродному элементу.

Сотрудники ГПУ, арестовав пятерых украинских ученых-медиков, нашли в их биографиях немало “темных пятен”. Так, выяснилось, что Подгаецкий, Барбар, Кудрицкий и Черняховский — в прошлом социал-демократы. Кроме того, Подгаецкий оказался бывшим членом Центральной Рады, а Барбар — сотрудником Министерства здравоохранения Украины при гетмане Скоропадском. Удовенко в царской России был земским врачом, а Черняховский совсем недавно, в 1928 г., совершил поездки в Берлин и Мадрид.

Правда, уже на суде скороговоркой прозвучали и факты другого рода. Так, адвокат Ривлин сообщил, что благодаря А.А. Барбару и другим товарищам 3 тысячи раненых красноармейцев, оставленных в Киеве после отступления Красной Армии, были признаны гражданскими больными, и никто из них не пострадал. Говорилось о том, что В.В. Удовенко, простой врач до революции, был крупным специалистом и поэтому в 1923 г., при советской власти, получил кафедру экспериментальной гигиены. Приводились и некоторые другие факты, рисовавшие подсудимых отнюдь не как “врачей-бандитов”. Однако все это суд не принял во внимание: доминировал суровый обвинительный тон.

Обвинение, которое было предъявлено на процессе в Харькове ученым-медикам, названным “членами медицинской группы СВУ”, поражало абсурдностью, нелепостью и чудовищной несообразностью. Оказывается, члены медицинской группы СВУ, обсуждая вопрос о том, как относиться к больным коммунистам, решили относиться к ним враждебно и вместо того, чтобы их лечить, уничтожать их. На предварительном следствии Барбар якобы так и заявил: “Большевики не вызывают жалости и не заслуживают врачебной этики”.

“Медицинскую группу" СВУ называли “черным кабинетом”, — писала одна из центральных газет “Комсомольская правда”. — В “черном кабинете” уважаемые профессора и академики тихонько обсуждали важный и сложный вопрос: как им, врачам, легче и тише уничтожить коммунистов... Вот вы, коммунист, заболели и пригласили врача. По мнению “черного кабинета”, заседавшего в Киевском медицинском институте, врач должен явиться к вам, пощупать пульс, посмотреть язык, узнать, с какого года вы состоите в партии, ...и отправить вас к праотцам. В “черном кабинете” заседали “мягкотелые интеллигенты” и думали: “Что будет мягче и интеллигентнее: травить больных коммунистов ядом или бактериями?”... Эти “мягкотелые интеллигенты” сейчас гнутся перед советским судом. Мягкотелость не помешала им изобрести жесточайшую систему “медицинского террора”.

Еще дальше пошла “Правда“. Центральный партийный орган заклеймил “всех этих врачей-бандитов” как невиданных доселе преступников, заявив, что “этой своей террористической свирепостью медицинская группа выделяется среди других групп СВУ”.

В ходе процесса обвинение не представило никаких доказательств “медицинского террора” или “террористической свирепости врачей-бандитов”, хотя их и вынудили каяться во всех мыслимых и немыслимых грехах. Вот, например, что сказал в своем заявлении суду А.Г.Черняховский: “Я чувствую за собой вину, которая заключается во вредительской политической работе; особенно меня мучит сейчас то, что я был связан с заграничной эмиграцией. Я очутился в рядах врагов трудящихся Украины потому, что у меня националистические элементы играли преимущественную роль над политическими”. Таким образом, ни о каком “медицинском терроре” “врач-бандит” Черняховский не сказал ни слова. Не сделали на процессе внятных заявлений о “медицинском терроре” и другие “врачи-бандиты”. Однако и сказанного ими было достаточно для обвинения. Не доказательная база, а взятый большевиками на вооружение тезис «признание вины - царица доказательств» стал из-за своей простоты всеобщей нормой уголовного процесса (С.В. Корсаков, 1998).

Украинский юрист А. Болабольченко несколько лет назад познакомился со всеми 250 томами “дела СВУ” и не нашел там ни одного фактического доказательства преступлений или вины кого-нибудь из 45 подсудимых, в том числе, разумеется, и пятерых врачей. Ни тогда, в 1930 г., ни потом никто “не обратил внимания”, что “врачи-бандиты” по роду своей деятельности не занимались медицинской практикой и, следовательно, даже при желании не могли проводить пресловутый “медицинский террор”. Есть веские основания считать, что авторство этого высосанного из пальца обвинения принадлежит самому Сталину. В 1992 г. в архиве ЦК КПСС был обнаружен следующий документ - письмо Сталина руководителям Украины С.В. Косиору и В.Я. Чубарю (В. Акопов, 1999).

Шифром
Харьков — Косиору, Чубарю.

Когда предполагается суд над Ефремовым и другими? Мы здесь думаем, что на суде надо развернуть не только повстанческие и террористические дела обвиняемых, но и медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников. Нам нечего скрывать перед рабочими грехи своих врагов. Кроме того, пусть знает так называемая “Европа”, что репрессии против контрреволюционной части спецов, пытающихся отравить и зарезать коммунистов-пациентов, имеют полное “оправдание” и по сути дела бледнеют перед преступной деятельностью этих контрреволюционных мерзавцев. Наша просьба согласовать с Москвой план ведения дела на суде.

И.Сталин
2.1.30 г. 16-45”.

Вероятно, “вождь народов”, узнав, что среди арестованных по "делу СВУ" есть медики, тут же и придумал пресловутые “медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников”. Совершенно ясно, что в медицинских науках “корифей науки” разбирался откровенно слабо, а о том, что в медицине существуют клинические и теоретические специальности, и вовсе, может быть, не подозревал. Никто так и не решился подсказать ему, что абсурдно приписывать попытки “отравить и зарезать коммунистов-пациентов” ученому-гистологу или гигиенисту.

Однако тон обвинениям врачей был задан. И хотя выдержать его на процессе, судя по показаниям подсудимых, не удалось, дело было сделано: всему миру было сообщено о преступной деятельности “врачей-бандитов”, которые к тому же подумывали о возможности нарушить “так называемую врачебную этику” и считали возможным осуществить “медицинский террор”, как сказал прокурор Ахматов, использовать медицинскую науку для уничтожения творцов пролетарской революции.

Естественно все врачи были осуждены, а это чудовищное обвинение еще долго тяготело над медициной. Государственной политикой было воспитание у общества ненависти к "буржуазным интеллигентам" и "спецам". Машина пропаганды постоянно клеймила их в прессе, что, естественно, сказывалось на отношении общества к врачам.

Для более полного представления об остроте ситуации уместно напомнить названия некоторых статей, опубликованных врачами и юристами в те годы: "К судебной ответственности!", "К итогам дискуссии о служебной ответственности врачей", "О профессиональной ответственности врача", "Врач, больной и закон", "Ближе к рабоче-крестьянским массам" и другие.

Реакция в стране последовала незамедлительно. Еще не кончился суд, не был вынесен приговор, а отклики уже последовали. Например, общее собрание медицинской секции ВАУН приняло резолюцию, в которой решительно отмежевалось от “контрреволюционной кучки” своих бывших коллег, решило исключить “фашистских наемников” из медсекции и настаивало на исключении их из профсоюза и лишении права заниматься врачебной деятельностью. Таким образом, даже коллеги, хорошо знавшие “фашистских наемников” как ученых-теоретиков, выдвинули абсурдное требование лишить их права на то, чем они не занимались, — права на врачебную деятельность, то есть на лечение больных.

Процесс по “делу СВУ” продолжался почти полтора месяца, и, 19 апреля 1930 г. был объявлен приговор. Врачи А.А. Барбар, В.В. Удовенко, В.Я. Подгаецкий получили по 8 лет тюремного заключения, А.Г. Черняховский — 5 лет, Н.А. Кудрицкий — 3 года (условно). По тем временам —шел еще только 1930 год — это было очень суровое наказание.

Почти 60 лет тяготел над именами видных украинских ученых-медиков этот суровый приговор. И только 11 сентября 1989 г. Пленум Верховного суда Украины отменил несправедливый приговор, реабилитировал не только врачей, но и всех, кто был осужден по “делу СВУ”.

Дальнейшую судьбу тех, кого называли тогда “врачами-бандитами” была не менее трагична М. Мирский (1999).

Только Профессор А.Г. Черняховский уже в 1934 г. оказался на свободе, но на прежнее место работы — заведующим кафедрой Киевского медицинского института — его не взяли. Он устроился на рядовую должность в “опорном пункте” во Всеукраинском институте экспериментальной медицины в Сталино (Донецк), но позже возвратился в Киев, где работал в отделе экспериментальной онкологии Института экспериментальной биологии и патологии. В 1934—1938 гг. он выполнил ряд интересных исследований, таких, например, как об иннервации опухолей, о чем доложил на I съезде онкологов УССР (Киев, 1938). Умер А.Г. Черняховский в 1939 году.

Н.А. Кудрицкий, единственный из врачей, который был осужден условно, тоже не смог вернуться на работу как профессор Киевского медицинского института. Он зарабатывал на хлеб литературным трудом. В 1931 г. в Харькове вышла его брошюра на украинском языке “Детям — гигиенические условия жизни и труда”. Дальнейших следов Н.А. Кудрицкого найти не удалось.

Что касается трех остальных врачей, то их судьбу установил А. Болабольченко. Судьба эта трагична. А.А. Барбар, почти отбывший весь срок наказания, 9 октября 1937 г. был приговорен к смертной казни и 3 ноября 1937 г. расстрелян. В эти же дни был осужден и расстрелян и В.Я. Подгаецкий, тоже чуть-чуть не успевший отбыть весь срок наказания. В.В. Удовенко 25 ноября 1937 г., через три дня после того, как окончился его 8-летний срок, был приговорен к расстрелу и погиб 8 декабря 1937 г.

Можно добавить, что трагичной оказалась судьба и “главного общественного обвинителя” А.П. Любченко, председателя Совнаркома УССР, который в предвидении неизбежной гибели в застенках НКВД 30 августа 1937 г. покончил жизнь самоубийством.

В 1938 году возникло новое громкое дело - против "правотроцкистского блока". Тогда в особую группу вновь были выделены "врачи-убийцы": профессора Д.Д. Плетнев, Л.Г. Левин, И.Н Казаков и другие, которые, как утверждалось, пытались отравить видных деятелей компартии. Так, председатель московского общества терапевтов, редактор журнала "Клиническая медицина" Д.Д. Плетнев был обвинен в умышленном отравлении В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева и М. Горького.

Обвиняемому, Д.Д. Плетневу, профессору медицины, было 66 лет. Врачом Кремля он состоял почти со дня Октябрьского переворота. К политике не имел никакого отношения. Услугами Д.Д. Плетнева пользовались В. Ленин, Н. Крупская, И.П. Павлов и почти все сановники Кремля. Советская пресса не раз произносила ему дифирамбы.

Интерес представляет хроника событий тех лет. Обвинения против профессора Д.Д. Плетнева были выдвинуты не впервые. Еще в середине 1937 года Д.Д. Плетнев уже был публично объявлен "насильником и садистом" (Л. Троцкий, 1938).

В газете "Правда" от 8 июня 1937 года появилась большая статья, которая с необычными подробностями описывала "зверское насилие", будто бы совершенное Плетневым над "пациенткой Б.". В статье приводилось ее письмо Плетневу, с такими строками: "Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое тело..." и пр. "Правда" рассказывала, будто бы Плетнев, в виду жалоб Б., пытался посадить ее в сумасшедший дом, а на ее упреки отвечал: "достаньте яду и отравитесь". Статья производила странное впечатление тем, что была напечатана до какого бы то ни было суда над Д.Д. Плетневым. Было совершенно ясно, что подобная статья против высокопоставленного кремлевского врача могла быть напечатана в "Правде" только с разрешения высшего партийного руководства страны. Уже тогда естественно возникало подозрение, что дело идет о какой-то большой интриге против Д.Д. Плетнева.

Немедленно, т.е. до всякого суда, из невидимого центра было мобилизовано, так называемое, "общественное мнение", т.е. врачам Москвы, Киева, Тулы, Свердловска и других городов. Резолюции, которые печатались в "Правде" проведенных конференций требовали "самого сурового приговора этому извергу".

Дело Плетнева разбиралось в закрытом заседании московского суда (17-18 июля 1937 года) года. В те годы в СССР нередко приговаривали к суровому наказанию, вплоть до расстрела, за кражу мешка муки, поэтому можно было ждать беспощадного приговора над "врачом-насильником". Между тем, Д.Д. Плетнев был " приговорен к 2 годам лишения свободы условно ", т.е. фактически освобожден от всякого наказания. Приговор казался таким же неожиданным, как и обвинение.

Уже через 7 месяцев против Д.Д. Плетнева было выдвинуто обвинение в сознательном ускорении смерти В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева и Максима Горького. Упоминаний о "садисте-Плетневе" и пациентке Б. в связи с делом 1937 года в обвинении нет. Пациентка Б. уже выполнила свою роль. "Садизм" не интересует больше никого.

Как ни странно, Д.Д. Плетнев признает свою вину. В своих показаниях он сообщил, что эти преступления он совершал, по приказу Г. Ягоды (бывшего начальника ГПУ). Выходило, что Д.Д. Плетнев стал террористическим агентом "троцкистско-бухаринского блока", под непосредственным руководством Г. Ягоды, бывшего главы ГПУ, кстати "палача троцкистов". Так процесс против врача постепенно трансформировался в процесс против его пациентов. Этот прием в дальнейшем будет неоднократно использован в практике МГБ - КГБ.

Можно ли сомневаться в том, что между двумя процессами Плетнева существует тесная внутренняя связь? Чтоб приписать троцкистам террористические акты, надо было изобрести их. С этой целью Г. Ягода был превращен в агента троцкистов, а врач был превращен в отравителя. Обвинение в садизме, выдвинутое семь месяцев тому назад, было использовано только для того, чтоб сломить волю пожилого человека и сделать из него послушное орудие в руках ГПУ для готовившегося политического процесса. Понято, что по обвинению в насилии над "пациенткой Б." Д.Д. Плетневу грозил расстрел. Очевидно, что в июле 1937 года было достигнуто соглашение, в результате которого Д.Д. Плетнев отделался условным наказанием. Это и есть причина его фантастических признаний на процессе против "троцкистско-бухаринского блока". Происшедшее с Д.Д. Плетневым особенно поучительно тем, что подобный, многоходовой сценарий будет впоследствии использован и 50-е годы, при подготовке процесса против "кремлевских врачей" и разгроме еврейского антифашистского комитета (ЕАК).

Когда необходимости в изощренных интригах не было - система репрессий работала прямолинейно. Так, 27 августа 1937 года был арестован директор института им Склифосовского, большевик с 1903 г. П.Н. Обросов. Талантливый хирург, воспитанник казанской школы, соавтор одного из первых учебников "Частная хирургия". Убежденный старый большевик и революционер был объявлен "врагом народа" и 15 марта 1938 года, на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР, расстрелян.

Не только известные профессора, но и обычные врачи, были репрессированы в те годы. За 5 лет (1935-1940 гг.) только в I московском мединституте были арестованы 17 студентов медиков. Еще 14 студентов были подвергнуты общественному осуждению и исключены.

Пострадали и многие украинские врачи. В августе 1937 года были арестованы проректор Киевского медицинского института, хирург А.Д. Панченко и его жена, ассистент кафедра акушерства и гинекологии В.П. Панченко-Любченко. В этом же году были репрессированы ректор института И.С. Кондрашов и доцент кафедры хирургии И.К. Анистратенко. По ложному доносу осуждены: заведующий кафедрой ЛОР-болезней профессор А.М. Пучковский и доцент Э.Э. Кристер.

В диссертационной работе Ю.С. Зальмунина (1951) были приведены количественные показатели обвинений врачей разных специальностей по г. Ленинграду за 1924-1948 гг. За этот период общее количество возбужденных дел составило - 1854, в том числе: против акушеров-гинекологов - 474, педиатров - 378, хирургов - 363, терапевтов - 328, отолярингологов - 56, психиатров - 39, кожно-венерологов - 34, невропатологов - 32, инфекционистов - 32. Более 20 дел было заведено на фтизиатров, окулистов, стоматологов. В единичных случаях это были нейрохирурги, гомеопаты, онкологи, эндокринологи, эпидемиологи, судмедэксперты и др. Две трети обвиняемых составили врачи стационаров.

Интересно, что количество уголовных дел возбужденных за "профессиональные" преступления врачей прогрессировало до 1937 года, когда оно достигли максимума (262). Позже их число постепенно уменьшалось, и, в 1948 году против врачей было возбуждено только 53 дела.

О "врачебных делах" в Северо-Кавказском регионе с 1926 по 1934 годы, оставил свои воспоминания профессор П.В. Устинов. За указанные годы было возбуждено 57 дел против врачей. Необычно, что на первом месте по количеству были дела против терапевтов (17), затем - против хирургов (16) и акушеров-гинекологов (15), педиатров (4), а также на стоматологов (2).  По одному делу было возбуждено против венеролога, невропатолога и судмедэксперта.

По данным К.С. Кечек, за период с 1935 по 1940 гг., Ростовской областной судебно-медицинской экспертизой было проведены 234 экспертизы, связанные с обвинением медработников (208 врачей и 26 фельдшеров) (В.И. Акопов, 1999). В 69 случаях это были акушеры, в 31-м - гинекологи, в 80 (!) терапевты, в 6-ти - санитарные врачи и врачи других специальностей (от 1 до 5).

В 2001 году И.В. Кузьмин опубликовал в интернет-издании "Новый хирургический архив" фундаментальную работу, посвященную малоизвестным этапам жизни выдающегося хирурга академика С.С. Юдина. Несмотря на огромную популярность, несомненный научный авторитет и международное признание машина репрессий не пощадила и его. К сожалению, работа И.В Кузьмина малодоступна широкому кругу врачей, не имеющих доступа в интернет, поэтому остановимся на ней подробно.

В 1948 году С.С. Юдин попал под каток очередной чистки руководящих кадров. Начали, как всегда, с обработки его окружения. Многих сотрудников клиники вызывали на Лубянку для "беседы" в ходе которой открыто предлагали дать на него компромат. В его квартире были вмонтированы подслушивающие устройства.

Академик был арестован 23 декабря 1948 года и обвинен по статьям 58-1 "б" и 58-10, часть 2 УК РСФСР, как враг Советского государства, якобы снабжавший английскую разведку шпионскими сведениями. В уголовном деле в целях секретности С.С. Юдин числился "арестованным № 7".

После ареста его имя мгновенно исчезло со страниц учебников, монографий. Были "заморожены" публикации в журналах и сборниках. Библиотеки выполняли секретное указание по уничтожению книг с его именем. Самый популярный хирург с мировой известностью был в одночасье предан забвению. Сотрудники МГБ организовали собрание в клинике, на котором требовали отказаться от него "…учеников врага народа". От С.С. Юдина отвернулись все… Верность учителю сохранил только проф. Б.С. Розанов, который признал себя его учеником, хотя и он в последующем, чтобы избежать ареста, был вынужден вести себя очень осторожно.

При обыске у С.С. Юдина изъяли письма английского посла, листовку партии кадетов, манифест к Всероссийскому крестьянству ЦК эсеров, статью опального К. Радека. Следствие проводил полковник Комаров, заместитель начальника следственной части по особо важным делам.

По приказу заместителя Берии - Абакумова полковник при первом же допросе сильно избил Сергея Сергеевича, выбил ему зубы, заставил раздеться донага, лечь на пол и угрожал избить резиновой палкой. Допрос продолжался по так называемой конвейерной системе, в течение девяти суток (следователи менялись, не давая заснуть арестанту).

Одновременно была арестована операционная сестра С.С. Юдина - Марина Петровна Голикова. При обыске ее квартиры были обнаружены труды Бухарина, Мережковского, Пшебышевского, Данте, Ницше.

В Бутырках министр МГБ Абакумов и следователь полковник Комаров требовали от Голиковой показаний о преступной деятельности "бывшего профессора Юдина", угрожали "…пороть резиновыми палками, посадить в тюрьму дочь и мужа-жида…". Ее убеждали, что Юдин во всех преступлениях давно признался… "Знаем, как он оперировал: выпускал кишки". В конце концов, операционную сестру вынудили "признать" факт антисоветских разговоров С.С. Юдина с академиком И.В. Давыдовским, подписать другие "обличающие" показания. После этого ее отправили в Карагандинскую область. Год и 10 месяцев просидела она в лагере. В последующем М.П. Голикова не находила себе оправдания в том, что не выдержала испытаний и оговорила академика ради единственной дочери. В июне 1952 г. она направила Генеральному прокурору СССР опровержение. В апреле 1953 г. Марину Петровну освободили по амнистии. Официально же дело против нее "за отсутствием состава преступления" было прекращено только в 1957 году.

Тем временем С.С. Юдин находился в тюрьме. Долгие допросы сопровождались пытками и моральным унижением. Садисты-следователи избивали его по лицу, зажимали щипцами ресницы и сворачивали веки в трубочку. Боль была нестерпимой. Заключенного изощренно "обрабатывали", не давая отдыха. Физическое воздействие сочетали с психологическим. Угрожали семье "…до седьмого колена", грозили сдать любимую внучку Галю в детский дом. В результате избиений и запугиваний Юдин подписал предъявленные ему обвинения. Он "признался" в том, что он, будучи убежденным кадетом, враждебно относился к Советской власти. Ему вменялось, что в 1936 г. он установил преступную связь с английским разведчиком, бывшим московским корреспондентом газеты "Дейли телеграф энд морнинг пост" Чолертоном. Сергей Сергеевич показал, что в ноябре 1942 г. этот иностранец связал его с бывшим английским послом в Москве Керром. Кроме того, во время войны Юдин познакомился с главным хирургом британского флота адмиралом Гордоном Тейлором и главным хирургом американской армии полковником Катлером. Академик общался с послом США Аверелом Гарриманом, женой Черчилля и другими видными людьми.

Необычным оказалось для запуганных властью россиян письмо С.С. Юдина Уинстону Черчиллю с поздравлением с Рождеством и Новым Годом. На это письмо был получен ответ от британского премьер-министра с благодарностью за поздравление и сообщением об избрании Юдина членом английского Королевского общества хирургов.

Особенно раздражающим и выходящим за рамки поведения советского человека воспринято обращение Сергея Сергеевича к английскому послу Керру с просьбой связаться с В.С. Молотовым для ускоренного продвижения проекта Юдина по давно назревшей реконструкции Института Склифосовского. Этого советскому человеку власти простить не могли. Это ведь измена Родине и шпионаж!

После псевдопризнаний содержание заключенного улучшилось, его перевели в тюрьму в Лефортово. Там на "листках туалетной бумаги" Сергей Сергеевич создал рукопись о знаменитом терапевте Захарьине и о других выдающихся врачах.

В тюрьме С.С. Юдин перенес несколько тяжелых приступов стенокардии. Весной 1949 г. в течение 3-х месяцев он резко ограничивал себя в приеме пищи. Не ужинал, в обед ел очень мало. Периодически в течение 2-3 дней не принимал пищу, пил только сладкий чай. На обрывках газет обломками карандашей, полученных в результате длительной голодовки, Сергей Сергеевич написал замечательную книгу "Размышления хирурга". Здесь же, в тюрьме, он продолжал разрабатывать проблему переливания трупной крови. На склеенных жеваным хлебом кусках "курительной бумаги" он по памяти написал монографию "Двадцатилетний опыт заготовки, хранения и трансфузии посмертной крови".

В деле С.С. Юдина прослеживается одна деталь. Ему вменялась в вину связь с некоторыми крупными военачальниками (маршалами Вороновым, Коневым, Толбухиным и др.), с которыми у него были дружеские отношения. Все они были пациентами профессора Юдина. Особенно высоко ценил он Г.К. Жукова, с которым познакомился в 1944 году на фронте. Он считал его военным гением России и приравнивал к А.В. Суворову. Арестовать Жукова Сталин не осмелился, но МГБ готовило на него компрометирующие материалы. Юдина пытались заставить дать необходимые показания на Г.К. Жукова, но получить их от хирурга не удалось. Об этом академик сам поведал в узком кругу семьи после возвращения в Москву. Как бы то ни было, но очевидно, что отказ от показаний на маршала спас Юдину жизнь.

В общей сложности в московских тюрьмах С.С. Юдин провел три года и три месяца. Суда над ним не было. Итог следствию подвел протокол № 12 Особого Совещания при министре ГБ СССР от 13.03.52 года. "За преступную связь с иностранцами и антисоветскую агитацию - сослать в Новосибирскую область сроком на 10 лет, считая срок с 23 декабря 1948 года". Отправляя академика в ссылку, в МГБ взяли расписку: "…он будет молчать обо всем, что происходило после ареста".

Поездка в ссылку, для обвиненного в таких тяжких преступлениях, была необычной. В купе мягкого вагона с Юдиным ехали его жена и сопровождающий офицер. По приезду в г. Бердск (60 км от Новосибирска) Юдиных разместили в доме и сразу же перевели 100 тыс. рублей - Сталинскую премию, присвоенную в 1948 г. во второй раз. Хирургу сохранили награды и звание академика.

Вначале заниматься хирургией, а тем более перебраться в Новосибирск ссыльному врачу не позволяли. Однако, ведущий хирург Бердска Г.П. Бадьин "разрешил" ему оперировать. Впоследствии Сергей Сергеевич стал штатным сотрудником больницы, но ввиду отсутствия вакансий в хирургическом отделении ему пришлось "переквалифицироваться" в онкологи. В Бердске С.С. Юдин задержался недолго и в апреле 1952 года он переехал в Новосибирск. "Приглашение" пришло из обкома партии. Оно последовало после обращения в "Кремлевку" второго секретаря с просьбой госпитализировать жену для хирургического лечения. Ответ из Кремлевской больницы из уст консультанта проф. Д.А. Арапова был неожиданным: "Зачем? Лучшие в стране хирургические руки - у вас, в Бердске".

В 1952 году Юдину в порядке исключения разрешили выезд в Москву (полулегально, с сопровождением). Он присутствовал на похоронах своего друга, известного хирурга А.Д. Очкина. Пользуясь случаем, С.С. Юдин добился того, что рукопись его научных трудов попала в ЦК КПСС. Хирург надеялся, что книга заинтересует чиновников, и это поможет в пересмотре его дела. Он даже посвятил свою работу готовившемуся ХIХ съезду партии. Кроме того, Сергей Сергеевич собственноручно вписал имя Сталина в число соавторов" популярного тогда "Опыта советской медицины в Великой Отечественной войне".

К несчастью, 13 января 1953 года вышло сообщение ТАСС "Об аресте группы врачей-вредителей". Это было очередным ударом судьбы. Все планы ученого сразу рухнули. Он был обречен прозябать в Сибири. Но и здесь его не оставляли "заклятые друзья". В онкологическом диспансере Новосибирска провели собрание "О бдительности". Деятельность Юдина была жестко ограничена, ему оставили только один операционный день. Но и в крайне ограниченное время академик исхитрялся выполнять до шести сложных операций на желудке.

Так продолжалось до июня 1953 года, когда в его судьбу вмешался академик Б.В. Петровский. Он сразу же связался с Н.А. Булганиным и поручился за С.С. Юдина. Благодаря его заботам дело было пересмотрено, а обвинение снято. В сентябре 1953 года хирург возвратился, наконец, в Москву. Решением Особого Совещания при министре Внутренних дел СССР от 29.07.1953 года С.С. Юдин был полностью реабилитирован. Он вернулся в институт, однако бывшему ссыльному было предложено только место заведующего отделением.

Пока Юдин томился в ссылке его "ученик и ближайший соратник" Б.А. Петров присвоил себе должность главного хирурга института Склифосовского без всяких назначений вышестоящего начальства. Когда его учитель вернулся в Москву, то он пытался удержать это место за собой. Только после многих унизительных звонков и переговоров с высшим партийным аппаратом С.С. Юдину было возвращено место главного хирурга.

В 1949 году широкую известность приобрела еще одна компания против врачей,  начатая одновременно с делом "безродных космополитов". Был арестован известный профессор московского института Я.Г. Этингер ("кремлевское дело"). И хотя судом его вина доказана еще не была, машина пропаганды заработала с новой силой. В декабре 1952 года было принято постановление ЦК ВКП(б), нацеленное на искоренение "вредительства в лечебном деле", а 13 января 1953 года было опубликовано сообщение ТАСС об аресте "врачей-вредителей".

"Некоторое время тому назад органами Государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза.

В числе участников этой террористической группы оказались: профессор Вовси М.С., врач-терапевт; профессор Виноградов В.Н., врач-терапевт; профессор Коган М.Б., врач-терапевт; профессор Коган Б.Б., врач-терапевт; профессор Егоров П.И., врач-терапевт; профессор Фельдман А.И., врач-отоларинголог; профессор Этингер Я.Г., врач-терапевт; профессор Гринштейн А.М., врач-невропатолог; Майоров Г.И., врач-терапевт.

Документальными данными, исследованиями, заключениями медицинских экспертов и признаниями арестованных установлено, что преступники, являясь скрытыми врагами народа, осуществляли вредительское лечение больных и подрывали их здоровье.

Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно злодейски подрывали здоровье последних, умышленно игнорировали данные объективного обследования больных, ставили им неправильные диагнозы, не соответствовавшие действительному характеру заболеваний, а затем неправильным лечением губили их.

Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища А.А. Жданова, неправильно диагностировали его заболевание, скрыв имевшийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища А.А. Жданова. Следствием установлено, что преступники также сократили жизнь товарища А.С. Щербакова, неверно применяли при его лечении сильнодействующие лекарственные средства, установили пагубный для него режим, стремились сократить жизнь советских руководящих военных кадров, вывести их из строя и ослабить оборону страны. Они старались вывести из строя маршала Василевского А.М., маршала Говорова Л.А., маршала Конева И.С., генерала армии Штеменко С.М., адмирала Левченко Г.И. и других, однако арест расстроил их злодейские планы и преступникам не удалось добиться своей цели.

Установлено, что все эти врачи-убийцы, ставшие извергами человеческого рода, растоптавшие священное знамя науки и осквернившие честь деятелей науки, - состояли в наемных агентах у иностранной разведки.

Большинство участников террористической группы (Вовси М.М., Коган Б.Б., Фельдман А.И., Гринштейн А.М., Этингер Я.Э. и др.) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией "Джойнт", созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах. На самом же деле эта организация проводит под руководством американской разведки широкую шпионскую террористическую и иную подрывную деятельность в ряде стран, в том числе и в Советском Союзе.

Арестованный Вовси заявил следствию, что он получил директиву "об истреблении руководящих кадров СССР" из США от организации "Джойнт" через врача в Москве Шимелиовича и известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса. Другие участники террористической группы (Виноградов В.Н., Коган М.Б., Егоров Н.И.) оказались давнишними агентами английской разведки. Следствие будет закончено в ближайшее время".

И вновь в списках значатся известные в мире ученые, авторы учебников и монографий, профессора и академики, которых обвиняли в умерщвлении не только советских руководителей, но и лидеров международного коммунистического движения - М. Тореза и Г. Димитрова. "Дело врачей" было возведено в масштаб крупной политической акции, в которую вовлекалось население страны в Москве, Ленинграде, во всех крупных городах. Повсеместно печатались фельетоны и пасквильные статьи о медиках. Врачей стали бояться, многие перестали к ним обращаться, искусно распространялись слухи об отравленных лекарствах, которые простые люди перестали покупать.

Следствие набирало обороты, но неожиданно столкнулось с острой нехваткой доказательств. В ход были пущены излюбленные и "эффективные" приемы. Следователь Рюмин, непосредственно занимавшийся допросами, позже сообщал, что его "куратор" из ЦК ВКП(б) С.Д. Игнатьев дал указание "бить их "смертным боем" (Р. Пихоя, 1999). Более того, Рюмина даже обвиняли в том, что он недостаточно применял такие методы следствия. В письме Сталину, направленному в конце ноября 1951 года, Рюмин, оправдываясь, писал - "...я признаю только то, что в начале следствия не применял крайних мер, но эту ошибку после соответствующего указания, я исправил ".

По материалам "дела врачей" С.Д. Игнатьев в ноябре 1952 года направил Сталину подробный отчет. Изучение этого документа позволяет проследить историю расследования, и, оценить официальную позицию следствия. Этот отчет содержит следующие сведения.

На основании решения ЦК от 11 июля 1951 г. "О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности" была создана специальная следственная группа, которая просмотрела все сведения о медицинском персонале, в разное время причастном к работе в Лечебно-санитарном управлении Кремля. На медиков обрушилась агентурное наблюдение и секретное подслушивание. Были изучены истории болезней пациентов Кремлевской больницы. В результате этого, следователи оценили работу крупнейших медицинских специалистов страны как "совершенно неудовлетворительную".

В отчете о проверке работы Лечебно-санитарного управления Кремля было указано: "При изучении материалов на медицинских работников Лечсанупра вскрылась большая засоренность кадров этого ответственного лечебного учреждения лицами, не внушающими политического доверия по своим связям с антисоветскими элементами и прошлой враждебной деятельности". В результате такого медико-политического чекистского исследования был сделан вывод, что там (в Лечсанупре) "…не создавались необходимые условия для надежного лечения больных, не было обеспечено добросовестное лечение и необходимый уход ... за ... руководителями зарубежных компартий и стран народной демократии, в том числе за товарищами Токуда, Торезом и Димитровым".

Внимание следствия было акцентировано на обстоятельствах смерти А.С. Щербакова и А.А. Жданова. "Лечение тов. Щербакова, - утверждал С.Д. Игнатьев, - велось рассчитано преступно". В результате были арестованы заместитель директора санатория "Барвиха" Рыжиков, начальник Лечсанупра Кремля Бусалов, консультант Лечсанупра Виноградов. К этому времени, лечившие Щербакова Ланг и Этингер уже умерли под следствием. Всех их обвинили в том. Что врачи "не использовали возможности сердечной терапии, неправильно применяли сильнодействующие средства ". Указывалось, что Щербакову после инфаркта "злонамеренно разрешили" вставать с постели, а "…лечение товарища Жданова велость также преступно". Были арестованы все врачи, лечившие Жданова в последние годы его жизни - профессора Егоров, Виноградов, Василенко, врачи Майоров и Карпай, Арестован был даже патологоанатом Федоров, обвиненный в том, что он "…умышленно скрыл сведения об инфаркте у Жданова".

Отчет С.Д. Игнатьева гласит: "Следствием установлено, что Егоров и Федоров - морально разложившиеся люди, Майоров - выходец из помещичьей среды, Виноградов - примыкавший в прошлом к эсерам, Василенко - скрывший с 1922 года свое исключение из ВКП(б), и связанная с ними еврейская националистка Карпай - все они составляли вражескую группу, действовавшую в Лечсанупре Кремля, и, стремились при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь".

Все арестованные дали показания (а читатель уже известно, какими способами эти показания получали) о том, что "…они плохо относились к Советской власти, что они уже несколько лет существуют как организованная террористическая группа". Руководитель этой группы - профессор П.И. Егоров - "враждебно относясь к партии и Советской власти, действовал по указаниям врага народа А.А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова". Таким образом, "дело врачей" непосредственно оказывалось связанным с "ленинградским делом". В очередной раз дело против врачей превратилось в дело против их пациентов.

Как был создан миф о Л.Ф. Тимашук? Подробное исследование этого вопроса провел В. Денисов (1999). События начались гораздо раньше "дела врачей", еще 28 августа 1948 года. По распоряжению начальника Лечсанупра профессора П.И. Егорова Лидию Феодосьевну, заведовавшую кабинетом электрокардиографии в Кремлевской больнице на ул. Грановского, в три часа ночи вызвали на службу. Вместе с ним, а также с консультантами – академиком В.Н. Виноградовым и профессором В.X. Василенко она срочно вылетела на Валдай, где на даче находился заболевший секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов. Около полудня 28 августа Тимашук сделала ему кардиограмму и поставила диагноз: инфаркт миокарда. Но П.И. Егоров и лечащий врач Г.И. Майоров с ней не согласились: никакого, де, инфаркта нет, а имеется "функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни". Они предложили Тимашук изменить заключение, "написать осторожно", как это сделала врач С.Е. Карпай, при расшифровке на предыдущей ЭКГ. Консультанты В.Н. Виноградов и В.Х. Василенко поддержали "осторожный" диагноз.

Доктор Тимашук попала в весьма щекотливое положение. С одной стороны, перед ней был не просто больной, второй человек в партии, а с другой - консилиум, в составе ее непосредственных начальников… настаивал на подлоге документов. Немалое значение сыграло и то, что все действия врачей контролировались сотрудниками МГБ, поэтому изменять заключение было попросту опасным. Поскольку она и ранее снимала кардиограммы А.А. Жданову, то видела картину заболевания в динамике, поэтому она была уверена в своем диагнозе. Переписывать заключение она отказалась.

Даже для несведущего в медицине понятна разница между "инфарктом" и "функциональным расстройством". При инфаркте в то время назначали строжайший постельный режим на долгие месяцы лечения. Но А.А. Жданову продолжали делать общий массаж, разрешали смотреть кинофильмы, гулять, постепенно усиливая интенсивность физической нагрузки. Когда больной 29 августа встал, у него вновь развился тяжелый сердечный приступ. Тимашук снова вызвали на Валдай, но... сделать кардиограмму в этот день ей не позволили по распоряжению П. И. Егорова. Исследование перенесли на следующий день. Более того, Егоров (начальник Лечсанупра) в категорической форме вновь потребовал от Тимашук переписать предыдущее (вчерашнее) заключение. Она не подчинилась, будучи уверена в правильности своего диагноза.

Посоветовавшись с начальником охраны Жданова майором А.М. Беловым, Тимашук пишет короткое письмо, излагая суть врачебных разногласий и возможные для больного роковые последствия. Майор обещает доставить письмо своему шефу – начальнику Главного управления охраны МГБСССР генерал-лейтенанту Н.С. Власику. Тимашук не возражает: главное, побыстрее. Как она заявит позже, "цель его (письма) была спасти жизнь больного".

Но 31 августа Жданов умер. Патологоанатомическое вскрытие, сделанное врачом А.Н. Федоровым, и анализ кардиограмм, проведенный профессором В.Е. Незлиным, подтвердили диагноз Тимашук. Впоследствии, академик В.Н. Виноградов, уже после смерти Сталина, писал в записке для Берии: "Все же необходимо признать, что у А.А. Жданова имелся инфаркт, и отрицание его мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой".

Следовательно, можно констатировать, как минимум, медицинскую ошибку, приведшую Жданова к смерти. Тогда, по логике, отсутствие в посмертном заключении истинной причины летального исхода приходятся объяснять, по крайней мере, желанием скрыть эту ошибку, так сказать, корпоративно защитить честь врачебных... нет, не мундиров, а халатов.

Но есть еще и несогласная Тимашук. С ней-то как быть? Письмо Лидии Феодосьевны попало-таки к адресату. Более того, 4 сентября начальник Лечсанупра Егоров вызвал автора письма и в присутствии главврача Кремлевской больницы В.Я. Брайцева отчитал: "Что я вам сделал плохого? На каком основании вы пишете на меня документы? Я коммунист, и мне доверяют партия и правительство и министр здравоохранения, а потому ваш документ мне возвратили. Мне верят, а вот вы, какая-то Тимашук, не верите мне и высокопоставленным консультантам с мировым именем. Идите и подумайте".

Еще через два дня Егоров созвал совещание, где присутствовали Виноградов, Василенко, Майоров, патологоанатом Федоров и Тимашук. Цель: сделать окончательные выводы о причине смерти Жданова и (внимание!) "научить, как надо вести себя в подобных случаях". То есть начальник Лечсанупра имел в виду возможные и впредь медицинские ошибки? Да-а, хороша перспектива для пациентов "кремлевки"... Тут же Егоров поведал присутствующим о "жалобе" Тимашук, назвав ее "чужим, опасным человеком". На следующий день она узнала, что ее изгоняют из больницы, то есть, переводят в филиал поликлиники.

Возмущенная Тимашук пишет обо всех событиях, начиная с 28 августа, секретарю ЦК А.А. Кузнецову. Потом звонит его помощникам. Те обнадеживают: письмо получено, вас вызовут. Не вызвали. Через четыре месяца, 7 января 1949 года, Лидия Феодосьевна отправила Кузнецову просьбу принять ее – опять безответно. И она перестала куда-либо обращаться, как бы забыв о печальном расхождении диагнозов и личных неприятностях. Но не забыли о ней! Вспомните первый акт трагедии Д.Д. Плетнева 1937 года.

Вдруг в августе 1952 года Лидию Феодосьевну пригласили в МГБ к следователю по особо важным делам, который попросил изложить все, что ей известно о лечении и смерти А.А. Жданова. Потрясенная Тимашук повторила все, о чем четыре года назад писала. Позже новый вызов в МГБ– к другому следователю, тот же вопрос и, естественно, тот же ответ. Она не понимала, зачем теперь это нужно.

А 13 января – сообщение об аресте врачей. Еще через неделю – вызов в Кремль к Г.М. Маленкову. Секретарь ЦК партии благодарит ее, что в свое время (!) проявила большое мужество, выступив против медиков-светил, и что тем самым "помогла правительству разоблачить врагов народа – врачей-убийц. Тут же Маленков сообщил, что ее награждают орденом Ленина. Тимашук возразила, что как врач ничего особенного не сделала... Но она уже была назначена героем. Важная подробность: говорили только о медиках, лечивших Жданова (Егоров, Виноградов, Майоров, Василенко уже сидели в тюрьме). Но по "делу врачей" арестовали немало других, с которыми Тимашук и знакома-то не была, – М.С. Вовси, Я.Г. Этингера, Б.Б. Когана, М.Б. Когана, А.М. Гринштейна...

Поверила ли она в заговор? Документы не позволяют достоверно судить об этом. А почему бы ей не верить? Ведь правду о причине смерти Жданова знала. А тут вызывают в Кремль, благодарят и награждают. В те годы люди имели привычку верить руководителям государства.

В апреле, спустя месяц после смерти Сталина, "дело врачей" закрыли. Тимашук сдавала в Кремле "ошибочный" орден. Ее успокоили: считают, де, по-прежнему честным врачом, и отмена награды не отразится на службе – заведующей отделением функциональной диагностики Кремлевской больницы. Через год вручили орден Трудового Красного Знамени – в порядке компенсации, что ли...

А что же Лидия Тимашук? Читателю уже ясно, что, не ведая и не желая того, она оказалась меж политическими жерновами. Сделав, что обязан врач, коротко и запоздало испытала утешение правотой. Но очень быстро превратилась в "зловещую клеветницу" (а клевета ведь тоже уголовное преступление). Теперь она была назначена "козлом отпущения".

Громче всех о Тимашук прокричал Хрущев в знаменитом докладе XX съезду "О культе личности и его последствиях" - "Следует также напомнить о "деле врачей-вредителей". Собственно, никакого "дела" не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть под влиянием кого-нибудь или по указанию (ведь она была негласным сотрудником органов госбезопасности), написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения".

Тимашук стала этаким всемирным пугалом. Она вынуждена была защищаться – написала письма секретарю Президиума Верховного Совета СССР Н.М. Пегову, министру здравоохранения СССР М.Д. Ковригиной и, наконец, самому Н.С. Хрущеву. Излагая факты, слала кардиограммы, доказывала, что ни на кого не клеветала, что письмо, ставшее затем злополучным, писала, еще когда Жданов был жив, что надеялась спасти больного. Хрущева она умоляла: примите меня, выслушайте, как же жить с позорным клеймом? Не ответил никто. Правда, однажды Лидию Феодосьевну все же пригласили в ЦК. Инструктор вежливым, бесстрастным голосом втолковывал ей, непонятливой: этот вопрос сейчас поднимать не время... А на работе показывали пальцами: вот она, Тимашук, да-да, та самая. Начальство заявляло, что врачи, побывавшие в тюрьме, отказываются с ней работать, но кого интересует судьба "винтика".

Последнюю попытку оправдаться Лидия Феодосьевна сделала в 1966 году, уже на пенсии. Письмо адресовала президиуму XXIII съезда КПСС: "Только после тяжелых моральных переживаний в течение 13 лет и бесплодных попыток добиться правды я принуждена обратиться в самый высокий орган Коммунистической партии. Мое положение в обществе весьма трагично. Прошу внести ясность и справедливость в это беспрецедентное дело". Но к кому она апеллировала? Люди, единодушно поддерживавшие, а потом – опять-таки единодушно – свергнувшие Хрущева, были одной с ним закваски, не снизошли к такому "пустяку", как честность "какой-то Тимашук".

Больше в "инстанции" она не обращалась. В суд, по понятным причинам, тем более. Жила в Подмосковье, с коллегами почти перестала общаться. Умерла в 1983 году. Так и вошла она в историю в образе "…маленькой и случайной жертвы большой и непрекращающейся драки за власть" (В. Денисов,1999).

Дело врачей" вызвало широкую реакцию не только в СССР, но и за границей. Американский президент Д. Эйзенхауэр выступил с заявлением, что никаких связей, обвиняемые в шпионаже в пользу США, с американской разведкой не имели. С аналогичными заявлениями выступили У. Черчилль и другие государственные деятели. Но не они спасли от казни оставшихся в живых после истязаний людей. Их спасла смерть Сталина, одного из самых страшных злодеев в мировой истории. Он умер 5 марта 1953 года, а 4 апреля 1953 года в шесть часов утра по радио прозвучало правительственное сообщение о том, что "дело врачей" было сфабриковано. Газета "Правда" в тот же день писала: "…привлеченные по «Делу врачей» - были арестованы бывшим Министерством государственной безопасности СССР неправильно, без каких-либо законных оснований", "…привлеченные по этому делу полностью реабилитированы в предъявленных им обвинениях во вредительской, террористической и шпионской деятельности".

Конец эпохи абсолютного тоталитаризма сменился "оттепелью" с постепенным сползанием в "застой". Общество устало от непрерывных поисков врага.

В 1960-1980 годы сложилась определенная практика расследования и судебно-медицинской экспертизы "медицинских дел", просуществовавшая почти до настоящего времени. Для предотвращения необоснованных обвинений медицинского персонала Прокуратура СССР предусматривала особый порядок возбуждения уголовных дел в связи с профессиональными правонарушениями медицинских работников. Такими делами не занимались прокуроры районов. Постановление о возбуждении уголовного дела выносилось только с разрешения прокурора союзной или автономной республики, области (края), а в Москве и Ленинграде - прокурора города. После поступления сигнала о профессиональном правонарушении медицинского работника обязательно проводилась административная проверка, по результатам которой принималось решение о возбуждении уголовного дела или отказе от него. Судебно-медицинская экспертиза проводилась только группой экспертов во главе с начальником Бюро СМЭ.

Такое положение просуществовало до середины 80-х годов, когда право о возбуждении уголовного дела по "медицинским делам" вновь было передано прокурорам районов и даже следователям районных прокуратур.

Основной причиной этого был стремительный рост теневого оборота денег в системе здравоохранения. Фундамент этого явления был заложен в начале 20 годов XX столетия, когда нарком Здравоохранения СССР Семашко, создавая первую в мире общедоступную систему здравоохранения, сказал: "…хорошего врача больной прокормит" и положил докторам копеечную зарплату. В 40-е, 50-е, 60-е годы народ жил бедно и помочь врачу материально никто не мог. В 70 годы началось социальное расслоения общества и семена "копеечной зарплаты" дали свои всходы. Врачи обрели финансовую независимость. Карательным органам были даны соответствующие разъяснения, появились сигналы с мест от "представителей возмущенного населения", и, в итоге, в очередной раз было изменено законодательство. Врач вновь был избран объектом для нападения.

Без сомнения значительную роль в этом процессе сыграли приснопамятный Указ Президиума Верховного Совета Украины от 24 сентября 1981 года, дополнивший УК Украины ст. 155 "Получение незаконного вознаграждения за выполнение работ, связанных с обслуживанием населения" и Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1986 года "Об усилении борьбы с извлечением нетрудовых доходов" и соответствующий Указ Верховного Совета УССР. Началась "охота на ведьм". Для возбуждения уголовного дела было достаточным коробки конфет или бутылки коньяка.

Другой особенностью возбуждения "медицинских дел" было то, что они нередко возникали, как побочный продукт расследования другого преступления. Зачастую следователи ставили вопрос о правильности действий медицинских работников без достаточных оснований, а "на всякий случай" (Ю.Д. Сергеев, 1988).

Проведенный (В.И. Акоповым, 2000) анализ судебно-медицинских экспертиз врачебных дел, произведенных в 1971-1983 г.г. в Ростовском бюро СМЭ, не выявил каких-либо особенностей по сравнению с некоторыми другими регионами, но показал отдельные изменения по сравнению с данными аналогичных экспертиз того же Бюро СМЭ в предыдущие годы. Всего за указанный период было проведено 306 экспертиз, от 14 до 36 в год (в среднем 23,5). На первое место по количеству дел, как и в 50-е 60-е годы, были представители агрессивных специальностей: в 35% это были хирурги, на втором месте (20%) акушеры-гинекологи. На третьем месте, опередив терапевтов, были педиатры (1,8%), на четвертом - терапевты (1,4%). В остальных (соответственно 7 и 6 случаев) были врачи скорой помощи, участковые врачи, и, в единичных случаях, узкие специалисты. В 11 случаях к ответственности были привлечены медицинские сестры.

В анализируемом периоде были отмечены и другие особенности. В отличие от 50-60-х годов частой причиной экспертиз стали этико-деонтологические недостатки. Изучение причин дефектов показало некоторое повышение общего уровня здравоохранения. Например, ни в одном случае не был указан такой отмечавшийся раньше недостаток, как исполнение обязанности врача фельдшером, невежественное действие врача, антисанитария в лечебных учреждениях, не отмечены и крайняя некультурность населения и дремучая неосведомленность их в элементарных медицинских вопросах, как это было прежде. Не встречалось случаев умышленной стерилизации, уменьшилось число экспертиз, связанных с неоказанием медицинской помощи. В связи с выходом ряда Инструкций и Правил появились случаи неблагоприятных исходов, связанные с их нарушениями, отдельные примеры незаконного применения наркотических веществ.

Но были отмечены и положительные тенденции. Наконец то, в 70-е 80-е годы, по сравнению не только с 20-ми и 30-ми, но и более спокойными 50-ми годами, увеличилась разница между количеством жалоб и возбуждением уголовных дела. Значительно реже возбужденное дело доходило до суда.

Но в этот период получило распространение использование уголовных статей для расправы по политическим мотивам.

Широкий резонанс на Западе вызвал процесс над С.Ф. Глузманом, который состоялся в 1972 году. Семен Фишелевич Глузман родился в семье медиков. Его отец - профессор, брат - врач. В 1962 году он окончил Киевский медицинский институт, и после специализации работал психиатром в областной больнице. Первые конфликты с властями произошли в 1971 году, когда он, зная, что психиатрия используется в политических целях, отказался от работы в Днепропетровской спецпсихиатрической больнице. В итоге - после полугодия безработицы, ему с трудом удалось устроиться на должность врача-психиатра "скорой помощи".

Переломным моментом в судьбе С.Ф. Глузмана было появление в 1971 году в "самиздате" анонимной работы "Заочная экспертиза П. Григоренко". В ней, на основании анализа результатов экспертиз двух комиссий, обследовавших в 1968 году "мятежного" генерала, был сделан вывод о том, что оснований для признания П. Григоренко психически больным не было. Авторство экспертизы власти приписывали С.Ф. Глузману. И хотя прямых улик против него не было, 11.05.1972 года он был арестован и спустя всего полгода (12-19 октября 1972 года) - осужден по ст. 62, ч. 1 УК УССР на 7 лет лагерей строгого режима и 3 года ссылки.

После суда стало известно, что автором "Заочной экспертизы…" являлся действительно С.Ф. Глузман.

Наказание он отбывал в Пермских лагерях, где в 1973-74 гг. написал, изданный на Западе и в самиздате "Учебник по психиатрии для инакомыслящих". Начиная с 1974 года в защиту С.Ф. Глузмана неоднократно выступали С.С. Сахаров, П. Григоренко, В. Буковский, что привело к образованию в 1975 году в Женеве Международного комитета по борьбе со злоупотреблениями в психиатрии. Это… отразилось на режиме содержания заключенного. В марте 1978 года его переводят на "перевоспитание" в Пермскую тюрьму, а с января 1979 года помещают в ПКТ (помещение камерного типа) лагеря ВС - 389/37 в Пермской области, где он находился до 11 мая 1979 года, т.е. до конца лагерного срока. Ссылку С.Ф. Глузман отбывал в деревне Нижняя Тавда Тюменской области. В настоящее время проживает в Киеве.

В 1974 году внимание общественности западных стран было привлечено к суду над эндокринологом из Винницы М. Штерном, осужденным за взяточничество и мошенничество (M. Ryan, 1980). Ему вменялось в вину то, что он оказывал помощь своим пациентам, ранее лечившимся у него в больнице, на дому, получая "подарки" от них. Фактически же причиной преследования было то, что он не мешал эмигрировать из СССР своим двум сыновьям.

Материалы суда над М. Штерном были опубликованы в Лондоне. Многие детали процесса вызвали непонимание западных врачей. Они были удивлены тем, что закон не различал границ между частной и государственной практикой, зато разделял "служебную" и "профессиональную" деятельность врача. Они не понимали почему, получая "подарки, врач, не исполняющий административных функций, не совершает преступления, а совершает лишь морально осуждаемое деяние, попадающее под административное взыскание. Те же деяния, совершаемые администратором (заведующим отделением, главным врачом и т.п.) подлежат уголовному преследованию. Особое возмущения общественности запада вызвало то, что министр здравоохранения Украины еще до осуждения объявил своим приказом М. Штерна виновным. Неудивительно, что процесс М. Штерна на Западе оценили как показательный (В.В. Власов, 2000).

Новый всплеск интереса к "врачебным делам" в странах СНГ произошел в 90-е годы ушедшего столетия. Это связано с коренными потрясениями общественно-политической, социальной и экономической жизни общества, в том числе и в области охраны здоровья населения. Вновь сменилась общественная формация, появились предпосылки для создания правового государства. Отмечена некоторая раскрепощенность и большая активность граждан с надеждой на правовой порядок.

Одновременно были разработаны и приняты новые законы в области охраны здоровья, разрешившие все - от откровенного шарлатанства и "целительства" до частной медицины, что привело к … падению престижности профессии врача. Появилась масса комиссий, фондов, групп, обществ по защите прав пациентов. В средствах массовой информации признаком хорошего тона стали материалы по "острому и бескомпромиссному" освещению дефектов врачебной деятельности. В моду опять стали входить громкие процессы о заговорах, лучше транснациональных, "врачей-убийц". Цель этой кампании вполне понятна. Необходимо выпустить из общества "избыточный пар", указав врага.

Широкий резонанс вызвало "Дело львовских врачей". Львовские правоохранители, истосковавшись по громким делам, решили, что пора бы, наконец, и им отличиться. А падкие на сенсации здешние СМИ с готовностью подхватили. И один за другим начали появляться разгромные материалы с зубодробительными заголовками - "Львовских врачей подозревают в торговле человеческими органами", "Запасные части - из человеческого тела" и т.д. "Жареные" материалы замелькали и во многих других СМИ Украины. Резонанс был обеспечен. Но он превратился в скандал (В. Калита, 2002).

Фабула преступления была кровожадной и шокирующей. По мнению следователей, группа врачей занималась незаконной трансплантацией органов человека. Органы изымали у пострадавших в дорожно-транспортных происшествиях, у бомжей и алкоголиков и сбывали в соседние области и страны. Было возбуждено уголовное дело по весьма серьезным статьям, причем была организована утечка материалов следствия с безапелляционно-обвинительным уклоном в СМИ, причем не только в "желтую прессу", но и в солидные издания. Обыватель уже ждал, что врачи получат, уж никак не меньше чем по 10-15 лет лишения свободы и, конечно, с конфискацией имущества, нахапали-то, видать, немало. Но произошло, как в известной украинской поговорке: "С большого облака да малый дождь". Впрочем, откуда же было взяться большому дождю, когда и обвинение строилось, как было принято еще в СССР - сначала "разоблачение", а потом уже сбор доказательств и поиск состава преступления.

А криминала-то и не было. Каждому мало-мальски сведущему в хирургии ясно, что подпольно провести трансплантацию почки невозможно. Невозможно и сохранить конспирацию, т.к. в случае трансплантации должно быть задействовано не менее 20-30 человек. Следствие ухватилось за идею продажи почки, забыв, что даже в условиях лечебных учреждений орган может остаться жизнеспособным не более суток. Ретивым служивым было невдомек, что за эти сутки найти реципиента, нуждающегося в пересадке, которому могла бы подойти именно данная почка невозможно.

Процесс не состоялся, но цель была достигнута. Законодатель загнал трансплантологию в Украине в такой угол, из которого выбраться в ближайшее время вряд ли удастся. А что же делать тем, для кого трансплантация органа единственный шанс на продление жизни? Искать средства, и немалые, для лечения за рубежом, т.е. инвестировать не отечественную, а зарубежную медицину. Это крах трансплантологии Украины. Если и раньше они не могли по-настоящему развернуться, то ныне, после "разоблачения" их коллег, у многих вовсе опустились руки. "А зачем это нам, если и государству не нужно?"

Сегодняшнее изменение отношения общества к медицине обусловлено и изменением правовых и морально-этических взаимоотношений врача и больного, которые возникли после перевода здравоохранения на коммерческую основу, в ее наиболее уродливой форме, с одновременным уменьшением бюджетного финансирования. Медицину, из гуманнейшего института по оказанию медицинской помощи, государство пытается превратить в монстра по продаже населению (потребителю) "медицинских услуг".

Сегодня проповедники "европейского выбора" надежды на улучшение положения в здравоохранении связывают исключительно с введением "страховой медицины". При этом, "реформаторы" начисто игнорируют то, что нищее население не в состоянии оплатить свое, гарантированное Конституцией, право на жизнь. Медицинское страхование жизнеспособно только при адекватном уровне развития рыночной экономики. Кроме того, они "стыдливо" умалчивают о том, что введение системы медицинского страхования подразумевает наличие многочисленного управленческого персонала, в обязанности которого будет входить регистрация вкладчиков и иждивенцев, сбор взносов, разбор жалоб, взаимодействие с лицами, обеспечивающими медицинскую помощь, и оплата медицинских услуг и т.д. и т.п. Содержание этого штата, вакантные кресла в котором очевидно уже зарезервированы, по мнению большинства исследователей (И.Я. Калашников и Б.В. Казарин, 1995), требует значительно больших затрат, чем содержание, итак раздутого, бюрократического аппарата государственной системы медицинской помощи. Уместно напомнить, что в Украине уже дважды вводили систему медицинского страхования. Первый раз до 1917 года - через больничные кассы, и, второй раз, в период НЭПа, когда была введена системы рабмеда (рабочей медицины). Однако в 1927 г. система рабмеда Украины, активно использующая принципы страховой медицины и элементы рыночных отношений, была упразднена. Утвердилась централизованная система здравоохранения, отличительной особенностью которой стало монопольное владение государством производством медицинских услуг и финансирование отрасли по остаточному принципу (В.И. Журавель, 1999).

Обратимся к опыту соседей. В РФ обязательное медицинское страхование было введено в 1991 году. В 1997 году Д.Ф. Исполатов (бывший заместитель министра здравоохранения Карелии) подвел некоторые итоги. Вывод его был однозначным - "Перевод системы на рельсы обязательного медицинского страхования был осуществлен довольно бездарно, непродуманно. Здесь, как водится, положились на наше русское авось. Страховая медицина самая дорогая модель управления здравоохранением. Мы слепо скопировали далеко не лучший опыт США (дескать, пожили знают). Между тем, в некоторых рыночных капиталистических странах, в той же Англии, Дании, функционирует советская модель системы оказания медицинской помощи. Страховая же медицина может привести Россию к латиноамериканскому варианту оказания медицинской помощи, когда возможность поправить здоровье будут иметь лишь состоятельные люди".

Неутешительную оценку "страховой медицине" дал и глава департамента здравоохранения Нижегородской области А. Смирнов, (2001). По его мнению, внедрение системы медицинского страхования привело только к тому, что - "…если взять бюджет здравоохранения пятнадцатилетней давности и сегодняшний, то в процентном отношении он не изменился. Просто часть денег отдали фонду, а в бюджете убрали ту же сумму. Вот и вся страховая медицина. … Так что говорить о том, что это какие-то дополнительные деньги для здравоохранения, нельзя. Все равно на 60% сохраняется бюджетное финансирование. Ведь фонд по закону финансирует всего пять статей, в том числе зарплату, питание, медикаменты. И потом: какие бы замечательные формы финансирования мы ни придумывали, остается реальность, при которой больной приходит в больницу со своими деньгами, сам покупает лекарства... Все эти реформы хороши, когда общество крепко стоит на ногах". Понятно разочарование пациента, когда вместо обещанной "манны небесной", он, несмотря на свои страховые взносы, вновь сталкивается с привычной медициной. Но это уже не тот пациент, который в 70-е годы был рад даже вниманию и участию персонала больниц. Сегодняшний пациент, это личность с гипертрофированным чувством собственного достоинства. Он жаждет справедливости, и, свой гнев, обманутого государством гражданина, выплескивает на медицину. Вновь врач стал объектом для нападения. Подогреваемые экспертами страховых кампаний и оголодавшими адвокатами пациенты ринулись в суды с исками о компенсации морального, материального и физического ущерба.

К сожалению, опыт соседей нас ничему не научил. А факты, накопленные в РФ с 1991 года, заслуживают пристального внимания. Долго ожидать последствий введения обязательного медицинского страхования не пришлось. По данным Российского Федерального фонда обязательного медицинского страхования, только в 1996 году в территориальные фонды и страховые медицинские организации было подано 36 900 жалоб застрахованных, из них 4900 – на качество лечения. По сравнению с 1995 годом, общее количество обращений увеличилось в 1,7 раза, а обращений по поводу качества лечения – в 2,5 раза. (ВГ, 2002).

Неудовлетворительность пациентов объемом и качеством оказания медицинской помощи является основанием для назначения правоохранительными органами судебно-медицинских экспертиз. По данным Российского центра судебно-медицинской экспертизы Министерства здравоохранения Российской Федерации, в 1996–1998 годах в России было проведено 2436 комиссионных экспертиз по так называемым “врачебным делам”, из них 1283 (52,7%) составили экспертизы по уголовным делам.

Определилась четкая тенденция к назначению судебно-медицинских экспертиз не по уголовным делам, а по гражданским искам не только к учреждениям здравоохранения или врачам, но и к средним медицинским работникам и вспомогательному персоналу. Это обусловлено реальностями эпохи. Возможность получения денежной компенсации морального и физического ущерба оказалась для "потребителя медицинских услуг" намного привлекательнее, чем возможность уголовного наказания врача.

По данным Бюро судебно-медицинской экспертизы (БСМЭ) г. Москва за период с 1990 по 1999 гг. количество гражданских "врачебных исков" увеличилось более чем 13 раз (А.Ю Малый и В.В. Жаров, 2000). В 1999 году их число превысило количество "врачебных" уголовных дел почти в 2,5 раза. Количество претензий и жалоб распределились по специальностям в следующей последовательности: хирургия (до 25%), стоматология (до 15%), акушерство и гинекология (до 15%), терапия (5-10%), педиатрия (5-6%), травматология (5%), офтальмология (4-5%), анестезиология (5%), служба скорой помощи (2%), претензии к среднему медицинскому персоналу (5%).

В 60-70-е ХХ века наиболее частым поводом обращения пациентов в суд за защитой своих прав были неблагоприятный исход лечения (смерть, инвалидность) и связанная с ним неудовлетворенность пациента результатом его взаимодействия с лечебно-профилактическим учреждением и лечащим врачом. С конца 90-х годов в 5 раз увеличилось число заявлений, где причиной иска указывались ненадлежащее (некачественное) оказание медицинской помощи, ненаступление выздоровления или ухудшение здоровья, требование компенсации полученного морального ущерба.

Анализ “врачебных дел” в 1998-2001 гг. по гражданским искам пациентов в Москве показал увеличение количества жалоб на некачественное оказание медицинской помощи в 10 раз.

Аналогичная тенденция наблюдается и во многих развитых и экономически благополучных странах мира, следствием чего является растущее число исков к медицинским работникам, рост стоимости страхования медицинской ответственности и все большая популярность системы компенсации вреда здоровью из государственных фондов даже без определения вины медицинского работника.

В штате Флорида (США) с 1975 по 1988 год было предъявлено 20 016 исков, что составило в среднем 0,9 исков на одного врача. В Норвегии был отмечен четырехкратный рост числа исков к врачам в период с 1985 по 1990 год и семикратное увеличение сумм выплат по ним (ВГ, 2002).

Это привело к тому, что в 80-90-х годах ХХ века представители медицинских специальностей и страховых компаний США пришли к выводу о кризисе в области исков о врачебных ошибках, о чем, по их мнению, свидетельствовали резко возросшие суммы требуемых в суде компенсаций, что неизбежно привело к росту стоимости страховых полисов. Как ответную меру некоторые штаты даже ввели в действие законы, ограничивавшие суммы исков, размеры оплаты работы юристов и сроки давности, в пределах которых истцы имели право подать в суд на ответчика (в штате Нью-Йорк, это два с половиной года). Кроме того, в некоторых штатах было введено обязательное страхование ответственности врачей, а также установлен порядок рассмотрения исков. Прежде чем иск мог быть представлен в суд присяжных его первоначально рассматривали в арбитраже. В настоящее время широко обсуждаются такие вопросы, как снижение суммы компенсации по статье "физическая боль и страдания", а также вычет разницы по страховой оплате или рабочей компенсации.

Вместо эпикриза.

"Господи, почему мы не берем ничего хорошего из западной культуры?! Почему мы сразу взяли оттуда юридические дрязги, а не умение нормально честно работать? Никто не хочет зарабатывать большие деньги, все хотят их отсуживать!"

Список дополнительной литературы: