21 Января 1815г.

  ХОРАС УЭЛЛС (Horace Wells, 1815-1848) родился 21 января 1815 г. в Уиндзоре, северном предместье г. Хартфорда (США, штат Коннектикут). С 1838 г. он начинает заниматься зубоврачебной практикой в г. Хартфорде. При этом Уэллс был дантистом-самоучкой и не имел специального образования. Впрочем, в первой половине 19 века стоматология в Америке была профессией весьма примитивной и отсталой. От дантиста требовалось лишь умение «выдёргивать» зубы, лишь немногие могли и умели делать большее.
  В больших городах США имелись немногочисленные хорошие специалисты в стоматологии, но в огромном своём большинстве представители данной профессии были невежественными самоучками. Когда они вырывали зубы, то часто довольствовались лишь их отламыванием, и не смущались, когда оставляли корень зуба. Спрос даже на столь примитивное и недоброкачественное зубоврачевание обеспечивался тем, что острая зубная боль относится к числу самых непереносимых страданий, толкающих заболевших искать помощи у кого угодно.
  Только в 1840 г. группа наиболее видных зубных врачей, собравшись в г. Балтиморе, организовала «Американское общество зубных хирургов» и Колледж зубной хирургии, ставший первой настоящей зубоврачебной школой в США. В первом выпуске эту школу окончил Уильям Томас Грин Мортон (William Thomas Green Morton, 1819-1868) из Бостона. В 1842 г. Мортон вернулся из Балтиморской школы в Бостон, совершенно не имея никакого практического опыта. Для начала Мортон решил пройти хотя бы какую-нибудь практическую учебу у более опытного дантиста.

  И как раз в это время Хорас Уэллс приехал из Хартфорда в Бостон искать счастья и удачи в своей уже четырехлетней зубоврачебной деятельности дантиста-самоучки. Они встретились и, договорившись, открыли совместно зубоврачебный кабинет. Уэллс имел проверенный практический стаж и собственный опыт, а Мортон обладал законченным специальным образованием, да ещё вдобавок секретом по части зубного протезирования и коронок, который он купил за 500 долларов. Оба молодых компаньона были уверены в предстоящем успехе и предвкушали скорое обогащение.
  Они не поскупились на необходимую рекламу и усердно публиковали в газетах объявления о новом методе зубных коронок, обещая вернуть обратно деньги тем, кто окажется недовольным их работой. Реклама действовала надежно, и сотни пациентов поднимались по лестнице на второй этаж их совместного кабинета. Но почти весь поток клиентов вскоре же спускался обратно, узнав, что протезированию должна неминуемо предшествовать мучительная экстракция всех зубных корешков, оставленных другими дантистами.
  Дела их пошли плохо, и примерно через год, в ноябре 1843 г., Уэллс написал Мортону письмо с извещением о выходе его из совместного дела вследствие убыточности:

«Мы оба видим, что было бы безумием идти так же дальше при существующих обстоятельствах, ибо наши заработки едва могут оплатить стоимость расходуемых материалов. Лично я совершенно убедился в полной убыточности нашего предприятия, а потому извещаю вас, что желаю выйти из компании как только наши договорные отношения то позволят. Мы оба израсходовались до последних пределов, но я верю, что наши неудачи не могут быть приписаны кому-либо из нас двоих в отдельности».

  Расторгнув дело с Мортоном, Уэллс вернулся обратно в Хартфорд, где продолжал свою весьма скромную деятельность дантиста еще в течение года.
  Но однажды, вечером 10 декабря 1844 г., он попал на сеанс общественной демонстрации эффектов ингаляции «веселящего газа» (закиси азота), который проводил гастролирующий лектор Гарднер Квинси Кольтон (Colton, Gardner Quincy, 1814-1898). Полученные во время представления впечатления и наблюдения помогли Уэллсу прийти к заключению, что аналгетический эффект «веселящего газа» можно успешно использовать при очень болезненной манипуляции - экстракции зуба.

  Рано утром он отправился в гостиницу, в которой остановился Кольтон, чтобы попросить у него некоторое количество закиси азота. Уэллс смог убедить Кольтона согласиться, пообещав ему долю барышей из того, что несомненно должно было стать весьма прибыльным делом.
  Получив согласие, Уэллс решил испробовать обезболивающее действие закиси азота прежде всего на самом себе, и обратился к другому хартфордскому дантисту, Джону Риггсу (John M. Riggs) с просьбой, чтобы тот удалил у него один здоровый зуб.
  Все собрались в приёмной Риггса в тот же день, 11 декабря, в послеобеденное время. Кольтон принёс газ и сам лично сделал ингаляцию большой дозы Уэллсу, а Риггс, воспользовавшись хорошим наркозом, вырвал у коллеги один из здоровых моляров. Уэллс вскоре очнулся и с крайним энтузиазмом воскликнул: «Наступила новая эра в экстракции зубов!». Он уверял всех присутствующих, что не почувствовал ни малейшей боли, и что в процессе самой ингаляции он испытывал замечательно приятные ощущения.
  Это событие стало первым использованием закиси азота для обезболивания в стоматологии.
  Дальнейший головокружительный успех карьеры казался Уэллсу столь же несомненным, насколько бесспорным и совершенным оказалось обезболивание при экстракции зуба, произведенной у него самого. При его порывистом, нетерпеливом характере ему трудно было провести спокойно и планомерно дальнейшие испытания найденного замечательного наркоза, к тому же и материальная нужда толкала его к торопливым действиям.
  И Уэллс не удержался. Работая в Хартфорде, он и Риггс продолжали пользоваться закисью азота для экстракции зубов. Но они имели достаточный обезболивающий эффект лишь в половине случаев. Вместо того, чтобы внимательно проанализировать свой опыт и выяснить причины неудач, Уэллс поехал в Бостон, чтобы выступить со своим открытием перед учеными кругами медицинского факультета знаменитого Гарвардского университета. Он прибыл в Бостон в начале января 1845 г., и, разумеется, повидался со своим прежним партнером Мортоном, которому первому рассказал о своем замечательном открытии и необыкновенных перспективах этого дела.
  Мортон, будучи на четыре года моложе, тем не менее, проявил большую осторожность и рекомендовал Уэллсу проконсультироваться с опытным химиком, прежде, чем выступать публично. Он назвал Чарлза Томаса Джексона (Charles Thomas Jackson, 1805-1880), и оба молодых человека отправились к нему в лабораторию. Почтенный джентльмен, весьма известный химик, холодно выслушал горячие высказывания Уэллса, и после короткого размышления решительно отсоветовал делать дальнейшие попытки газового наркоза. Джексон считал дело слишком рискованным и безапелляционно заявил, что ученые повсюду отбросили идею добиваться обезболивания путем ингаляции газов. Он предостерегал Уэллса от повторных экспериментов с газом, дабы не погубить непоправимо его репутацию как дантиста.

  Однако трудно было убедить в этом Уэллса, который на самом себе испытал чудесное обезболивание закисью азота и уже несколько раз с полным успехом вырывал зубы у своих пациентов в Хартфорде. Почему же то, что так прекрасно удавалось там, может не удасться в Бостоне? И он начал искать и достиг возможности проделать публичную демонстрацию в городской больнице, где один из гарвардских студентов согласился послужить объектом такого опыта при зубной экстракции. Мортон одолжил Уэллсу зубные щипцы и помогал ему при ингаляции газа.
  Была ли недостаточна концентрация газа, или слишком рано прекратили ингаляцию, или же, наконец, именно данный студент оказался особо устойчивым против действия закиси азота - трудно теперь угадать. Наркоз не наступил, и при экстракции зуба больной громко кричал от боли.
«Обман, мошенничество!» - кричали присутствовавшие студенты. Говорят, что Уэллса даже спихнули с эстрады. Очень огорченный, в полном отчаянии, он на следующее утро уехал обратно в Хартфорд.
  Но жестокая судьба не смилостивилась над ним и у него на родине. В Хартфорде он сделал еще одну попытку публичной демонстрации, и на этот раз дал очень большую дозу закиси азота, чуть не погубив больного от асфиксии. Это окончательно разрушило последние надежды Уэллса. Он не только бросил попытки газовых наркозов, но окончательно оставил и свою профессию дантиста.
  В качестве средства к существованию он последовательно перепробовал несколько различных занятий. Уэллс собрал все свои сбережения, чтобы поехать в Париж скупать гравюры и рисунки у антикваров в надежде дорого перепродать их после возвращения в Америку. Осенью 1846 г., в момент сборов в европейскую поездку он узнал потрясающую новость: его прежний партнер, тот самый молодой бостонский дантист Уильям Мортон, который был свидетелем и участником горькой неудачи Уэллса при попытках наркоза закисью азота, ныне достиг полного успеха при операции с ингаляцией серного эфира и уже запатентовал это средство в Вашингтоне.
  Вся слава величайшего научного открытия и все огромные доходы от эксплуатации патента достанутся не ему, неудачнику Уэллсу, который мечтал об этом и жил этим в течение более двух лет, а его младшему товарищу, счастливцу Мортону. Даже местом триумфа Мортона была та же самая Массачузетская общая больница (Massachusetts general hospital) Гарвардского университета в Бостоне, где два года тому назад так безнадежно померкли мечты и надежды Уэллса на безболезненные зубные экстракции, где по существу окончилась вся его карьера как дантиста.
  Для болезненно чувствительного Уэллса, издерганного столь частыми неудачами, это известие было ударом почти непереносимым, и прежняя его неуравновешенность стала переходить в психическое заболевание.
  Первый блестящий успех дала Мортону публичная демонстрация эфирного наркоза 16 октября 1846 г. в Бостоне. В ближайшие дни об этом было напечатано во всех газетах всех штатов Америки. Вся душевная горечь вылилась в следующем взволнованном письме Уэллса редактору газеты «Соnnectiont Courant».

Хартфорд, 7 декабря 1846 г.

  Господин редактор!
  Вам известно, что последнее время много говорилось о газе, который после ингаляции так парализует нервную систему, что делает ее нечувствительной к боли. Массачузетская общая больница приняла его к употреблению и ныне ампутации там производятся без боли. Хирурги по всей стране нетерпеливо хотят узнать, что это такое, чтобы испробовать, как то многие уже сделали с неизменным успехом. Так как доктора Чарлз Т. Джексон и В. Т. Г. Мортон из Бостона объявили себя родоначальниками этого бесценного открытия, я хочу дать краткую историю об его первом применении, дабы публика могла судить, кому принадлежит честь.
  Рассуждая путем аналогии, я пришел к заключению, что ингаляция какого-либо веселящего газа, способного вызвать большое нервное возбуждение, настолько парализует эту систему, что сделает ее совсем почти нечувствительной к боли. В самом деле, хорошо известно, что если какой-нибудь субъект весьма сильно возбужден какой-либо страстью, то он едва почувствует тяжелые раны, которые могут быть ему нанесены в это время, а лица, находящиеся, как говорят, в состоянии «мертвецки пьяных», могут получить тяжелый удар без малейшей боли, и при этом они много выносливее, чем в нормальном состоянии. Поэтому я решил провести опыт ингаляции веселящего газа на самом себе, чтобы провести экстракцию зуба. Я тогда добыл много азотнокислого газа и пригласил доктора Г.М. Риггса произвести операцию в момент, когда я дам сигнал, решив, что зуб надо дергать до того, как полностью пропадет сознание. Этот эксперимент оказался полностью успешным, не сопровождаясь ни малейшей болью. После этого я произвел такие же операции на двенадцати или пятнадцати больных с тем же результатом.
  Я так гордился этим открытием, что немедленно отправился в Бостон, решив передать его в руки надлежащих людей, не помышляя извлечь какую-либо денежную выгоду. Я обратился к докторам Уоррену и Хайварду и поставил их в известность обо всех экспериментах, которые я проделал. Как казалось, они заинтересовались этим делом и оказали мне много внимания. Я был приглашен доктором Уорреном делать доклад медицинскому курсу о своей теме, по окончании его лекции. Я воспользовался этой возможностью и указал, что те же результаты могут быть получены, если в достаточной степени возбудить нервную систему каким-либо другим способом, что я пользовался закисью азота, или протоксидом азота как наиболее безвредным. Тогда я был приглашен дать его одному из их пациентов, которому предполагалось ампутировать конечность. Я остался на два или три дня в Бостоне для этой цели, но пациент решил в то время не оперироваться. Тогда было предложено, чтобы я дал наркоз для экстракции зуба. В соответствии с этим собралось большое количество студентов с несколькими врачами, чтобы поглядеть на производство операции, один из студентов был сам больной. К несчастью для эксперимента, газовый мешок по ошибке отняли слишком рано, и больной заявил, что испытал некоторую боль, но не как обычно при такой операции. Ввиду того, что других пациентов не было, опыт не смог быть повторен, а так как некоторые высказали мнение, что все это вздорное дело, то я на следующее утро уехал домой.
  Во время пребывания в Бостоне я беседовал об этом с докторами Чарлзом Т. Джексоном и В.Т. Г. Мортоном, причем оба они считали это делом абсолютно новым, доктор Джексон высказал большое удивление, что большие операции могут быть выполнены без боли. А теперь они заявляют претензии на изобретение. Когда я начинал давать газ, я заметил одно весьма замечательное обстоятельство: субъекты, решившиеся на производство операции под этим воздействием, не проявляли склонности напрягать мышечную систему до крайности, оставались спокойными как бы частично заснувшими. Наоборот, если те же субъекты должны были получать ингаляцию газа в каких-либо других обстоятельствах, становилось невозможным предотвратить их от перевозбуждения.
  Я хотел бы здесь заметить, что, когда я решил, какой из возбуждающих агентов использовать для этих надобностей, я немедленно решил, что лучше всего применять газ закиси азота или серный эфир. Я совещался с доктором Марси (Магсу) из здешнего города и по его совету продолжал пользоваться первым из них, как, по-видимому, менее вредящим, хотя и более трудно приготовляемым. Если доктора Джексон и Мортон заявляют, что они пользуются другим способом, я отвечаю, что это в принципе то же самое, и, что я поставил их об этом в известность более года назад.
  После извещения о вышеустановленных фактах я оставляю публике судить, кому принадлежит честь этого открытия.

  Преданный Вам Хорас Уэллс, хирург-дантист».

  Душевное спокойствие было потеряно окончательно. Уэллс сам, по-видимому, не мог выбрать для себя наиболее правильную тактику в этом деле, ибо незадолго перед отправкой вышеизложенного открытого письма в газету «Connecticut Courant» он вполне любезно отвечал на предложение Мортона стать агентом последнего по реализации заявленного патента на наркоз, зарегистрированный соответственным образом в Вашингтоне.
  «Ваше письмо, датированное вчерашним днем, только что получено, и я тороплюсь ответить на него из боязни, что Вы прибегнете к неправильному методу установления ваших прав, который может повредить самому делу. До того, как Вы где-либо примете какие-либо соглашения, я хочу Вас видеть. Я буду в Бостоне в начале будущей недели, вероятно, в понедельник к вечеру. Если операция по даче газа не связана со слишком большими трудностями, а будет обеспечивать тот эффект, о котором Вы заявляете, то это окажется без сомнения счастьем для Вас, при условии, что дело повести правильно».
  Как видно, тон письма спокойный, деловой, даже дружеский. В нем нет ни малейшего намека на собственную претензию или денежную заинтересованность. И хотя в последующем публичном письме Уэллс ищет общественного признания своего приоритета в ингаляционных наркозах, тем не менее он был далек от надежды на материальные доходы от этого, ибо, вопреки предложению Мортона стать его коммерческим агентом, Уэллс счел более для себя выгодным поехать в Европу искать гравюры с луврских знаменитых картин у парижских антикваров.

  Но здесь, в Париже, он встретился с одним модным американским дантистом, который убедил Уэллса выступить со своими претензиями на приоритет в ингаляционных наркозах перед учеными обществами Парижа, считавшегося в ту пору главным центром мировой медицинской науки. Его выступления были восприняты очень тепло и за ним было признано право и честь великого открытия. Ему было присуждено звание доктора медицины. Все это привело Уэллса в крайнее возбуждение. Он стал считать себя благодетелем человечества, делал взволнованные призывы, ожесточенно обвинял Мортона и Джексона в плагиате. Он не спал ночи и ему мерещилась все возрастающая слава. Уэллс вернулся в Америку, чтобы возобновить свои претензии и жалобы Конгрессу, будучи, по-видимому, уже психически больным. Его безумие закончилось ужасной трагедией.
  Однажды теплым весенним вечером на Бродвейе в Нью-Йорке к проходившей женщине подошел странно возбужденный человек, подхватил ее под руку и другой рукой плеснул ей в лицо какую-то обжигающую жидкость. На вопли женщины собрался народ и виновный был легко задержан.
  Так случилось, что Уэллс был приговорен к тюремному заключению за ожог кислотой, сделанный им прохожей на улице. Не будучи в состоянии оправдаться ни перед людьми, ни перед самим собой, он в припадке исступления 24 января 1848 г. перерезал себе лучевую артерию и был найден мертвым в тюремной камере. По другим данным он вскрыл себе бедренные артерии, вдыхая хлороформ.

  На могильном памятнике Хораса Уэллса скромно значится:

“Horace Wells, the discoverer of anaesthesia, December, 1844”
(Хорас Уэллс, изобретатель анестезии, декабрь, 1844).

Хорас Уэллс (Horace Wells, 1815-1848). Портрет работы неизвестного художника, 1838 г., масло. Музей Медицинского и Стоматологического обществ г. Хартфорда (США)		Хорас Уэллс Портрет работы художника Ноэля Флагга, 1899 г., масло. Музей Медицинского и Стоматологического обществ г. Хартфорда (США)

Использованы материалы эссе Юдина С.С. «Образы прошлого в развитии хирургического обезболивания» (Юдин С.С. Избранные произведения. Вопросы обезболивания в хирургии. Медгиз. 1960., с.322.)