|
«Садист» Д.Д. Плетнев, «врачи-убийцы» или – «не верь, не бойся, не проси…» Часть 1 «В фильме «Последний самурай" молодой японский император Профессора Дмитрия Дмитриевича Плетнева, обычно вспоминают в связи с громким процессом - против «правотроцкистского блока» 1938 года. Тогда, в особую группу, были выделены «врачи-убийцы» - профессора Д.Д. Плетнев, Л.Г. Левин, И.Н Казаков и другие, которые, как утверждали обвинители – «…неправильным лечением способствовали смерти видных деятелей компартии». Председатель московского общества терапевтов, редактор журнала «Клиническая медицина» Д.Д. Плетнев был обвинен, ни много, ни мало, в – «…умышленном отравлении В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева, М. Горького и его сына». «Врачу-убийце» Д.Д. Плетневу, профессору, старожилу «придворной» медицины, в 1938 году было уже 66 лет. Обитателей Кремля он пользовал почти со дня октябрьского переворота. К политике, казалось бы, не имел никакого отношения. Зато имел прямое отношение к его вождям. Пациентами профессора в разные годы были В. Ленин, Н. Крупская, И.П. Павлов и почти все крупные сановники Кремля. Советская пресса не раз произносила ему дифирамбы. Казалось бы, благополучная жизнь незаурядного ученого, опытнейшего клинициста, к тому же «лейб медика». Чего непредвиденного, при такой востребованности и признании его врачебного таланта, можно было ожидать? Но, при ретроспективном изучении исторических фактов – это справедливо только на первый взгляд. Похоже, что роль в процессе «правотроцкистского блока» для него была заготовлена заранее. «Система» однажды зачислила его кандидатом в «жертвенного агнца», а после - терпеливо ждала своего часа. «Система» умела ждать. Мозаика трагической судьбы профессора Д.Д. Плетневу начала складываться в цельную картину для вынесения «заказного приговора» задолго до 1938 года. Сначала ему «не повезло» с социальным происхождением. Он был «из дворян». Дмитрий родился, по одним данным в 1871, (а по другим в 1872) – году, в имении Плетневых – Бобрик, в Харьковской губернии. По окончанию в 1890 г оду классической гимназии в Харькове, он поступил на медицинский факультет Харьковского университета, но с 3- го кур са перевелся в университет в Москву, который окончил, с отличием, в 1895 г оду. До октябрьского переворота Д. Плетнев не скрывал своего происхождения. Так, в частности в справочнике «Вся Москва» (за 1903 — 1906 гг.) – было указано, что он – «… из потомственных дворян». Но времена менялись. И уже в середине 19 2 0- х годов, в период «обострения классовой борьбы», ему пришлось не только «подкоррегировать дворянское происхождение», но и год, и место рождения. Именно из-за этого, и кочует по многим «официальным биографиям», что Д. Д. Плетнев – «…родился в 1873 г оду, в Полтавской губернии, в семье служащего». Факт «подчистки» биографии, по тем временам, был не такой уж редкостью. Мало ли куда забрасывала судьба людей, попавших, сначала в горнила революции, а потом гражданской войны. Тут, дай Бог, просто выжить. Кто в те годы вспоминал о генеалогических деревьях? К тому же и многие архивы исчезли бесследно. Кто-то, без проблем, обходился без документов о происхождении, а крестьяне – вообще жили без паспортов. Но представителю интеллигенции, врачу, (допущенному в Кремль, к небожителям!), без бумаг было никак нельзя. Бдительные «органы» уже вовсю плели паутину всеобщей слежки и доносительства. А, уж чего чего, а в «стукачах» - Россия никогда недостатка не испытывала. Вспомните, хотя бы приснопамятное – «Слово и дело государево!». А в 30-е годы, иногда, и косого взгляда, вооруженного «классовым сознанием и идеологическим чутьем», представителя власти было достаточным, чтобы сгинуть навеки. Кроме того, злую шутку судьба сыграла с профессором Плетневым, когда в 1925 году ректором 1- го Московского университета назначили А.Я. Вышинского (в будущем главный сталинский палач), с которым они были знакомы еще до революции, когда оба… состояли в партии меньшевиков, разделяя взгляды кадетов. Теперь, спустя годы, им бы успокоиться. Заключить «пакт о ненападении». Забыть о «заблуждениях молодости», увлечении революционным романтизмом борьбы с самодержавием… Мало ли что было. Но к консенсусу «старые знакомые» не пришли. К тому же Вышинский из кадетов перекрасился в ортодоксального большевика, с незапятнанной репутацией. И тут – такая встреча. Совсем некстати. Не в правилах большевиков оставлять свидетелей. Враг должен быть уничтожен. Между ректором и профессором стал развиваться затяжной конфликт. Древние китайцы мудро подметили - «Нелегко обрести друга. Еще труднее потерять врага...». Ректор, с неистощимой решительностью взялся за дело. Какое-то время ему было не до Плетнева. Сначала он выслеживал « классовых врагов» в стенах университета среди студентов. Мотивировка отчисления была стандартная – «за сокрытие социального происхождения». Преподавателей поначалу не трогали. Не потому что ценили их знания и заслуги. Их тогда просто было некем заменить. Пока. «Красную профессуру» еще не успели вырастить. И профессор Д.Д. Плетнев, директор госпитальной терапевтической клиники… расслабился. Мало того, он даже позволял себе достаточно колкие критические реплики в адрес ректора. Иногда в малознакомых компаниях. Понятно, что все это становилось известно Вышинскому и долго длиться не могло. Прошло всего 4 года. По ускоренным программам были подготовлены классово-сознательные кадры преподавателей и «красных профессоров», и в 1929 году в партийной прессе были опубликованы ряд статей, суть которых сводилась к тому, что – «…представители старой интеллигенции (в том числе некоторые врачи) засоряют государственный аппарат и тормозят социалистическое строительство». Проверка сотрудников началась и в Московском университете. Тогда это называлось «кадровой чисткой» (сегодня заменено благозвучными названиями – «кадровая комиссия», «научно-практическая аттестация» и «конкурс на замещение должности») – но суть остается та же. Избавиться от неугодных и «провести» на «освобождаемые» должности, свои, преданные «патрону» кадры. Совсем как в Писании – «Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы» (Лук. 22,53) О дне проверки клиники Д.Д. Плетнева предупредили буквально накануне. Предупредили и о возможных последствиях отказа от участия в ней. Его загоняли в тупик. Ломались все намеченные планы. Как же поступить в такой ситуации? Подчиниться ректору – сорвать важные запланированные заранее мероприятия. Ослушаться? В крайнем случае, провести проверку в другой день? И Плетнев решился… Он нарушил приказ ректора. Без сомнения, на игнорирование проверки его подтолкнула уверенность в своем отечественном и международном авторитете – «эта уверенность…не позволила ему переступить через чувство собственного достоинства». А гордиться ему было действительно чем. И до, и после революции, профессор много и плодотворно трудился. И не только на родине. Он неоднократно выезжал за границу, где проводил фундаментальные научные исследования и работал в лучших клиниках Германии, Швейцарии и Франции. Он установил профессиональные и дружеские контакты с такими выдающимися исследователями и врачами, как Т. Бругш, О. Конгейм, Г. Бергман, Ф. Краус. Европейский авторитет Д.Д. Плетнева был признан включением его в члены редколлегии совместного «Русско - немецкого медицинского журнала» (1925 — 1928 годы). Кроме того, именно он лечил и в «Кремлевке», и в Центральном военном госпитале сильных мира сего. Неужели его не защитят от какой-то местной проверки, затеянной сверхбдительным ректором? Тем более что он, как законопослушный руководитель клиники, просил только о переносе времени ее проведения? В итоге, вместо проверки, профессор уехал читать, запланированные задолго до того, лекции в Воронеж. А как он мог поступить иначе? Что легче перенести – проверку или цикл лекций? Всем было известно, что преподаватели мединститута, врачи и студенты в другом городе, оповещенные заранее, ждали его приезда. Кстати, по сообщениям из Воронежа, ни одно городское совещание врачей еще ни разу не собирало такой аудитории, как лекции профессора Д. Д. Плетнева. Это самовольство не прошло безнаказанно. Ректор и партийный актив университета восприняли поездку Дмитрия Дмитриевича, как – «… вызов всей общественности медицинского факультета». Профессор, по своей наивности, недоучел, что указание о проверках исходило не от ректора лично, а было четко прописано в «партийной прессе». В те годы люди только осваивали принцип – «получения руководящих директив из партийных изданий, … и постигали науку чтения между строк». Расплата за ослушание была немедленной и жестокой. В университетской многотиражке появилась статья «Разоблаченный враг» - Д.Г. Оппенгейма, впоследствие ставшего директором 1-го Московского медицинского института. В этом пасквиле – «Возмущенные поведением Плетнева - профессура, студенчество и общественные организации медицинского факультета потребовали (ни много, ни мало)… снятия его с руководства кафедрой!!!». Коварный «Яго» – А.Я. Вышинский дождался своего звездного часа – удобного момента для сведения личных счетов. Достаточным оказалось «заказной статейки» - и… заслуженный, но ставший неугодным профессор, был лишен кресла заведующего кафедрой и вообще изгнан из университета. (Этот сценарий, со сфабрикованными проверками и сфальсифицированными «письмами трудовых коллективов», стал «бессмертным и универсальным» способом устранения неугодных. Он пережил (и уничтожил) многие поколения научно-педагогических сотрудников, нарушивших главный принцип иерархии любого учреждения – «не высовываться». Не менее эффективно, чем в те годы, его используют и сегодня. Сколько судеб будет еще изломано?). Кстати, прослеживается и другая аналогия с современностью. Преемником Д.Д. Плетнева - директором госпитальной терапевтической клиники, стал профессор Д. А. Бурмин (бывший « однокашник» Дмитрия Дмитриевича по Московскому университету), которому Плетнев излишне доверял. Бурмин же, до последнего момента, «был нем, как рыба», хотя и знал заранее о готовящемся против Плетнева заговоре. И не только знал – сам в нем участвовал. Но в отличие от Плетнева он был «из своих» в администрации университета, преданный «делу партии» и ректору лично. Дело в том, что у Бурмина были и личные мотивы неприязни к Плетневу. Когда в июне 1924 года Дмитрий Дмитриевич занял пост директора госпитальной терапевтической клиники, то профессору Бурмину, претендовавшему на это же место, пришлось уйти на должность директора пропедевтической клиники в Ново-Екатерининской больнице. Для него тогда это был весьма чувствительный удар по самолюбию. А теперь, спустя 5 лет, появилась прекрасная возможность для реванша – занять вожделенную кафедру. Кто же от такого откажется? Существует еще один миф, объясняющий симпатии «партийно-чиновничьего» руководства к Д.А. Бурмину. По «странной случайности» именно он был лечащим врачом академика В. М. Бехтерева, в день « внезапной смерти» академика «от желудочного заболевания», после того, как тот, на вопрос о возможном заболевании «одного великого вождя», вынес себе приговор, произнеся диагноз – «Параноя». Но это, наверное, только «случайное совпадение?». Так, профессор Д. Д. Плетнев, в одночасье лишенный кафедры и клиники, казалось бы, находясь – «в зените славы» - оказался… безработным. Спасала его возможность вести частный прием, консультации в разных лечебных учреждениях, в том числе, как ни странно, и в лечебно - санитарном управлении Кремля. Постепенно, в решение вопроса о дальнейшей судьбе Дмитрия Дмитриевича, «включились авторитетные рычаги» из числа влиятельных пациентов. Сыграл свою роль и категорический отказ профессора от нескольких, чрезвычайно выгодных предложений о работе в крупных научных центрах Западной Европы и Америки. О выезде на постоянное жительство за рубеж, он, как патриот страны советов, и слышать не хотел. Все э то вызвало нежелательный для властей резонанс – «Ученый с мировым именем, опытный клиницист, спасший не одного видного большевика, не предавший Родину, несмотря на явную к нему несправедливость! И – безработный!?». Властям нужно было как-то «разруливать ситуацию». Причем, чем быстрее, тем лучше. Понятно, что о возврате на «свою кафедру» в университете речи быть не могло. Слишком многих функционеров пришлось бы наказывать за «допущенные ошибки, политическую незрелость, интриги и перегибы», а «стая», как известно, «своих» тогда еще не сдавала. (И даже не подозревала, об уже зревших в голове «великого вождя всех времен и народов», плане попрания этого, святого для «номенклатуры» принципа сохранения власти – «не трогать своих». Пройдет совсем немного времени, и вождь их не только тронет. Он их просто уничтожит. Почти поголовно. Но об этом чуть позже…). А, тогда, в конце 1929 г ода, профессор Д.Д. Плетнев был назначен руководителем терапевтической клиники Московского областного клинического института (МОКИ), ныне, известнейший - МОНИКИ им. М. Ф. Владимирского. Еще через год он возглавил 2- ю кафедру внутренних болезней Центрального института усовершенствования врачей, а спустя 2 года, в 1933 году - стал директором нового научно - исследовательского института функциональной диагностики и терапии. Так что, не так уж плохо закончилась тогда интрига, затеянная «заклятым другом» - А.Я. Вышинским, в Московском университете. В тот раз Вышинский проиграл. Но врага себе, Плетнев, отныне, приобрел – пожизненного, мстительного и беспощадного. Это была только передышка. Снаряд на этот раз пролетел рядом, но – «от судьбы не уйдешь, а если ушел - значит, еще не судьба!». * * * В середине 30-х годов Д.Д. Плетнев, казалось бы, был обласкан жизнью. Ему присвоили звание Заслуженного деятеля науки, избрали председателем Московского терапевтического общества. А уж советов, членом которых он стал – просто не перечесть. Это и ученые советы Наркомздрава РСФСР, УССР и БССР, и - наблюдательный научный совет по рассмотрению принципиальных научно - исследовательских и научно - организационных вопросов, и комитет по изучению сердечно - сосудистых заболеваний при Союзном обществе терапевтов. Н аконец, ему присвоили титул «У дарника фронта здравоохранения». Это, в стране советов, было серьезной оценкой заслуг. Авторитет ученого был признан и за границей. За научные достижения по аритмологии, ревматологии и изучению сепсиса он был избран почетным членом Объединенного общества терапевтов и педиатров Берлина, а в 1934 году - почетным членом Мюнхенского терапевтического общества. С середины 30-е годов ХХ века профессор Плетнев стал практически одним из полномочных представителей советской медицинской науки, (наряду с хирургом С.С. Юдиным), за рубежом. Плюс это или минус? С какой стороны посмотреть, особенно учитывая особенности идеологической доктрины страны советов в то время? Времена НЭПа и «открытости во внешней политике» уже прошли. Страна уверенно шла к самоизоляции. К концу 30-х годов такие творческие контакты ученого с зарубежными коллегами уже вполне подходили под определение – « порочащие связи». * * * «Превращение холуями от науки и культуры (Д. Табачник) Одной из особенностей функционирования любой отрасли, в том числе и медицинской науки, в СССР, была крайняя заидеологизированность и нетерпимость руководства к независимым суждениям. Администраторам – новой, выведенной партией, разновидности профессуры - «ученым от идеологических чиновников» были нужны только исполнители. Рабски покорные, безинициативные, и… желательно недалекие. С вои, преданные, как собака, если ее даже бьют. Остальные, не подходящие под эти критерии, по меткому выражению одного из первых диссидентов Ф.Ф. Раскольникова - «выбраковывались партийными селеционерами человеческих душ». Для эффективного сбора компромата по дискредитации неугодных была изобретена «система инициатив и починов», исходивших, якобы, «снизу». Обычно их пытались приурочить к какому-нибудь событию или дате. Так, в связи с проведением « Дня ударника», «передовые» московские врачи и сознательная «красная профессура» выступили с почином – «Превратить лечучреждения Москвы в образцово - показательные пункты социалистического здравоохранения», а также - провести конкурс на лучшего « врача - ударника». Ни путей осуществления предложенного, ни критериев оценки успешности «превращения лечучреждений» или работы врачей, ни даже цели такого «почина», указано не было. Выдвинули лозунг… и все. Понятно, что Д. Д. Плетнев, как председатель Московского терапевтического общества, не подписал это обращение, и даже, позволил себе, высмеять его. Реакция чиновников от медицины была мгновенной. В газете Московского областного клинического института, на центральной полосе, крупным шрифтом был набран вопрос к читателям – «Знаете ли вы учреждение в Москве, где нет и никогда не было, портретов советских вождей ? ». И тут же ответ – «…это 9- й корпус МОКИ профессора Плетнева… который мешает созданию нового советского уюта украшением стен портретами вождей». Как будто созерцание больным лика партийного функционера способствует излечению аритмии или, например, ревматизма? Вот так. Всего один шаг от высмеивания очередного маразма до - «саботирования прогрессивного почина», или еще хуже – «идеологической диверсии». Все, оказывается, зависит от того – кто и в какой форме дает оценку происходящему. Другим, «серьезным проступком» Дмитрия Дмитриевича было опубликование в 1936 году статьи – «Памяти Павлова». Особое раздражение «медицинской номенклатуры» вызвали его слова о том, что – «… академик… никогда, ни в молодости, ни в старости не лицемерил, не приспособлялся. Он глубоко презирал людей, которых охарактеризовал словами - «Телам и духом перегибательные». Это был уже прямой намек на современников-приспособленцев. И не просто намек. Это был открытый вызов. Профессор Плетнев, в очередной раз, не захотел принять «правила игры», отказавшись приспосабливаться к наступающему «смутному времени». Его инакомыслие, учитывая высокий авторитет среди врачей и ученых, могло стать «заразным» для других. А вдруг - «Плетневы станут размножаться»? Этого «система» допустить уже не могла. * * * «В далеком прошлом правитель азиатской деспотии (В. Д. Тополянский, «Доктор Д.Д. Плетнев») В газете «Правда» от 8 июня 1937 года была опубликована большая статья, без подписи под заголовком « Профессор - насильник, садист », в которой, с необычными подробностями описывалось «зверское насилие», будто бы совершенное 3 года назад!!! профессором Д. Плетневым над «пациенткой Б.». В статье приводилось ее письмо Плетневу, с такими строками – «Будьте, прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое тело...» и пр. «Правда» рассказывала, будто бы Плетнев, в виду жалоб Б., пытался – «…посадить ее в сумасшедший дом», а на ее упреки отвечал – «достаньте яду и отравитесь». Статья заканчивалась словами уверенности, что – «…советская врачебная и научная общественность вынесет свой суровый приговор преступнику». Уже на следующий день, в номере от 9 июня, в «Правде» были напечатаны письма от возмущенной медицинской общественности и сообщение, от ставшего тогда уже союзным прокурором - А.Я.Вышинского - о начале расследования по приведенным в статье фактам. Как по команде, во всех центральных газетах во всю ширину полосы появились гигантские заголовки, типа – «Проклятие тебе, насильник, садист!». Под этими кричащим заголовками все газеты напечатали одну и ту же статью (государственной важности!!), посвященную аморальным действиям профессора П. Суть ее сводилась к тому, что к нему на прием пришла гражданка Б., и профессор П. – «…в припадке «бешеной страсти», (ему тогда уже было за 60 лет!), вместо оказания гр-ке Б. необходимой врачебной помощи – «…искусал ей грудь и нанес ей этим тяжелую физическую и моральную травму». Вот как прокомментировал те события профессор Я.Л. Рапопорт, лично знавший гр-ку Б. – «…она (Б.) была репортером одной из московских газет (кажется, «Труд») и иногда приходила ко мне (проф. Я.Л. Рапопорту), как проректору по научной и учебной работе 2-го Московского медицинского института, за какой-нибудь информацией. Внешность ее отнюдь не вызывала никаких сексуальных эмоций и даже не ассоциировалась с такой возможностью. Это была женщина лет сорока, с удивительно непривлекательной и неопрятной внешностью. Длинная, какая-то затрепанная юбка, башмаки на низком стоптанном каблуке; выше среднего роста, брюнетка сального вида, с неопрятными космами плохо причесанных волос; пухлое, смуглое лицо с толстыми губами. Один вид ее вызывал желание поскорее освободиться от ее присутствия. И вдруг оказалось, что она - это и есть г-ка Б. - «девственная жертва» похоти профессора П., «насильника, садиста!». Узнав об этом, я говорил, что кусать ее можно был только в целях самозащиты, когда другие средства самообороны от нее были исчерпаны или недоступны». Как выяснилось много позже – «…гр. Б. была штатным сотрудником НКВД». Ее специализацией было провоцирование скандалов с участием интересующих «органы» людей, особенно иностранцев, преимущественно на сексуальной почве во время пьяных кутежей.. Травля в прессе в 1937 году, производила странное впечатление тем, что была развязана «до какого бы то ни было суда над Д.Д. Плетневым». Было совершенно ясно, что подобная статья против высокопоставленного кремлевского врача могла быть напечатана в «Правде» только по прямому указанию высшего партийного руководства страны. Немедленно, как будто по указанию из невидимого центра, была организована «пиар-компания» по созданию «общественного мнения». Резолюции и «письма с мест», которые печатали в «Правде» и других газетах, требовали - «…самого сурового приговора этому извергу». Причем, явно чувствовалось присутствие « направляющей руки, искушенного в интригах режиссера». Уже тогда, естественно возникало подозрение, что дело идет о какой-то большой интриге, и не только против пожилого профессора. Стало понятным, что за всей этой компанией стоят «органы». Особо печальным оказалось то, что, впрочем, не ново, что главными участниками публичной облавы и авторами писем против профессора Плетнева выступили коллеги-врачи. И не только, равные ему по рангу, но и его собственные ученики и сотрудники. Чего стоят выдержки из их выступлений на экстренных заседаниях Всероссийского и Московского терапевтических обществ, собраний коллективов научно - исследовательских и учебных институтов и больниц Москвы, Киева, Тулы, Свердловска и других городов. Вчерашнего кумира дружно называли – «врагом народа», « Бандитом в маске ученого». Изо всех щелей выметался наружу компромат, а если его не хватало – лилась откровенная грязь. «Нет для отечественного врача большего удовольствия, чем публично вывалять в навозе, собственного коллегу». Одни «коллеги» - В. Ф. Зеленин и Б. А. Черногубов – припомнили ему – «… скрытое черносотенство, принадлежность к кадетской партии…и, протаскивание в своих медицинских трудах фашистских идеек ». Другие - А. Г. Гукасян и А. А. Земец - обвинили Плетнева в – «…устраивание на лечение в свою клинику представителей духовенства и дворянства». Им вторил Н. А. Куршаков, заявивший, что – «Шантажируя своим званием и авторитетом, Плетнев превратил все учреждения, где он работал, в свою вотчину, отгороженную от посторонних стеной подхалимов». Не промолчали и «корифеи». «Прежде я считал его своим другом, а теперь не могу думать о нем без омерзения» - заявил П. А. Герцен. Не остался в стороне и Н.Д. Стражеско – « Он никогда не отличался моральной чистотой» - такую характеристику дал он Дмитрию Дмитриевичу. А подвел черту выступлениям, суровым приговором Плетневу сам А.А. Богомолец – « Врачу, потерявшему представление о морали, ставшему рабом звериного инстинкта, не должно быть места во врачебной среде» Плетнев был полностью деморализован. Он обратился с письмами к членам правительства, которых лечил, написал также женам влиятельных персон, чьих детей ему доводилось спасать от смерти. Он умолял их помочь восстановить истину. Никто, однако, не отозвался. Кому ты нужен, когда ты в опале? Инквизиторы из НКВД молча наблюдали за конвульсиями старого профессора, превратившегося в их подопытного кролика. Он был обязан «выпить свою чашу до дна». Объединенное заседание центральных бюро секций научных работников и врачей союза Медсантруд, под председательством Н. Н. Бурденко сформулировало заявление «медицинской общественности» к правительству. В резолюции заседания требовали: 1) строжайшего расследования дела и проведения судебного процесса в открытом показательном порядке с участием общественных обвинителей от медицинской общественности ; 2) просить правительство лишить Плетнева звания Заслуженного деятеля науки ; 3) поставить вопрос перед Наркомздравом о немедленном отстранении Плетнева от всякой руководящей работы. Реакция властей не заставила себя ждать. Звания « Заслуженного деятеля науки» профессора Д.Д. Плетнева лишили незамедлительно и с работы выгнали, не задумываясь. Кафедру терапии Центрального института усовершенствования врачей вообще упразднили, а большинство ее сотрудников, отрекшихся от Плетнева, «за чечевичную похлебку», перевели на кафедру М. С. Вовси. Институт функциональной диагностики и терапии ликвидировали, а в его помещении разместили Центральный институт туберкулеза. Казалось бы - цели травли профессора достигнуты. Переворот совершен, но нужно было что-то делать с «насильником и извергом» Плетневым? От инфаркта он не умер, под машину не попал… И вновь начало происходить, что-то странное. Дело Плетнева, вызвавшее широкий общественный резонанс и широко освещенное в прессе, разбирали, почему-то, келейно - в «закрытом заседании» московского суда (17-18 июля 1937 года). По предъявленным ему обвинениям можно было ждать только беспощадного приговора этому коварному «врагу народа». Напомним Читателю, что в те годы, в СССР, нередко приговаривали к суровому наказанию, вплоть до расстрела, за такие «незначительные проступки», как кражу мешка муки, за «селедку, завернутую в партийную газету» или не в нужном месте рассказанный «политический» анекдот. Все затаились в ожидании… Приговор оказался таким же неожиданным, как и обвинение. Подсудимый Д.Д. Плетнев был приговорен всего к 2 годам лишения свободы, к тому же - условно, т.е. фактически освобожден от всякого наказания. Значит, деморализованный и низвергнутый со всех постов профессор был еще для чего-то кому-то нужен? * * * «Тотальная ложь обязательно принесет результат — главное, (Й. Геббельс) Уже через 7 месяцев, в начале марта 1938 года, все встало на свои места. Плетнев вновь предстал перед судом, но уже по другому поводу и не один, а в составе «банды врачей-убийц», пособников «антисоветского правотроцкистского блока». Для понимания того абсурда, который происходил, попытаемся, хотя бы тезисно, напомнить Читателю об особенностях смертельной грызни на «политическом олимпе» страны в те годы. Итак, начался очередной суд над участниками очередной террористической организации - «антисоветского правотроцкистского блока». По сути, это был уже третий крупный процесс над «вредителями-террористами» за последние годы. Слабым местом двух предыдущих судов было то, что «врагам народа» власти смогли предъявить только один-единственный террористический акт (да и то, «за уши притянутый» к политике) - убийство С.М. Кирова. А где же остальные жертвы изощренных кровожадных троцкистов, вынашивавших планы «физического устранения вождей» страны советов? «Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет» - гласит восточная мудрость. Выход из этой тупиковой ситуации был найден. Для «хорошего постановщика в виде ОГПУ», очень нужного властям спектакля – это не проблема. Если нет « убитых», то всегда есть « умершие». А перевести их из одной категории в другую особого труда не представляло и для «органов» было – «делом техники». Почему бы не раскрутить версию о «замаскированном под естественную смерть убийстве?». Но, как известно – «Любой экспромпт удается тогда, когда он хорошо подготовлен». И ОГПУ, задолго до мартовского процесса 38-го года, приступило к подготовке для реализации этого чудовищного плана. Во-первых – необходимо было посеять среди населения недоверие к медицине. Не в этом ли корни мощнейшей пропагандистской компании, прокатившейся по всей стране в 1937 году, по созданию среди народа образа «коварного садиста-врача». Почему был избран Д.Д. Плетнев? Отбросим, на время, его личный конфликт с А.Я. Вышинским, ставшего к этому времени Прокурором СССР. Гораздо более важным аргументом можно считать то, что Плетнев долгие годы имел прямой доступ к телам «небожителей». А раз «кремлевский врач», многократно проверенный бдительными органами, оказался таким негодяем, то, что говорить о других медиках? Во-вторых – обвинению необходимы «жертвы». С этим тоже сложностей не возникло. Для поиска «жертв врагов народа» даже не пришлось копаться в архивах. В середине 30-х годов умерли несколько известных политических и общественных деятелей. «Жертвами врачей-террористов» были назначены - член Политбюро В.В. Куйбышев, председатель ОГПУ В.Р. Менжинский и писатель – «буревестник революции» А.М. Горький. Заодно к ним причислили и сына Горького - Максима Пешкова. Следователей не смутило даже то, что обстоятельства смерти каждого из них были широко известны, и сомнения в ее естественности, ни у кого не возникало. Ни для кого не было секретом, что Куйбышев и Менжинский длительное время страдали тяжелыми заболеваниями сердца, а у шестидесятивосьмилетнего М. Горького, с юных лет болевшего туберкулезом, активно функционировала только треть его лёгких. Но партия тем и была всегда сильна, что любую аксиому она могла безапелляционно приспособить к нуждам текущего момента. Вспомните, хотя бы предупреждение Сталина Н.К. Крупской, что – «… если она не перестанет относиться к нему (Сталину) «критически», то партия объявит, что не она, а Елена Стасова была женой Ленина...». «Да, партия всё может!» - пояснил он тогда озадаченной Крупской. И Надежде Константиновне стало не до шуток. Но это замечание так – для примера. Так и теперь. Раз партия сказала, то следует считать, что Куйбышев, Менжинский и Горький - «не умерли, а были умерщвлены». А сделали это – врачи, по указаниям руководителей «антисоветского правотроцкистского блока», тем более, что одним из нынешних подсудимых был «агент троцкистов», сам Г. Ягода, враг, до недавнего времени замаскированный под всесильного руководителя НКВД-ОГПУ, в возможностях которого было заставить делать, что угодно и кого угодно. Не говоря уж о каких-то врачах. Несколько «не вписывался» в состав жертв сын Горького – М. Пешков. Но и здесь было найдено объяснение, а именно – «симпатии» Ягоды к его жене, а, следовательно, мотивом умерщвления Пешкова могло быть банальное устранение соперника. Очень похоже на истину, что именно такой и была та интрига, которую реализовывал в марте 1938 года И. Сталин. На процессе «правотроцкистского блока» профессору Д.Д. Плетневу и докторам Л.Г. Левину и И.Н Казакову было выдвинуто обвинение в – «…сознательном ускорении смерти В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева, Максима Горького и его сына». Несколько удивляло то, что даже упоминаний о недавнем громком деле «садиста-Плетнева и пациентки Б.» - в нынешнем обвинении не было. Но ничего необъяснимого в этом, на самом деле, нет. Пациентка Б. уже выполнила свою роль. Она больше никого не интересовала. Механизм дискредитации ученого уже сработал наверняка. У обывателя, и без напоминаний, образ Д.Д. Плетнева стойко ассоциировался с образом «врага народа», способного на любые аморальные поступки, замешанные на его «животных инстинктах и извращенно-грязной фантазии». Обвинение на процессе поддерживал прокурор СССР А.Я. Вышинский. Формальным основанием для обвинения послужили данные, так называемой, «медицинской экспертизы», подписанные профессорами - Д.А. Бурминым, Н.А. Шерешевским, В.Н. Виноградовым, Д.М. Российским и д.м.н. В.Д. Зипаловым. Вот на некоторых из этих экспертов стоит остановиться подробнее. Про Д.А. Бурмина мы уже писали выше. Он был давним недругом Д.Д. Плетнева, к тому же имел некоторое отношение к «внезапной» смерти академика Бехтерева. Другой интересный персонаж, профессор В.Н. Виноградов - один из любимых учеников Д.Д. Плетнева. Мало того, Плетнев даже был «крестным отцом» одного из его детей. Кроме того, в травле « врача-убийцы» Плетнёва отличились В.Ф.Зеленин, Б.Б.Коган, Э.М.Гельштейн, М.С.Вовси и другие иуды, еще не подозревавшие о том, что – «Провидение, уже и для них, приготовило роль «врачей-вредителеи». Воистину – «Посеявший ветер – пожнет бурю». Но это будет потом. В начале 50-х… О.Е. Бобров,
|
|||||||
