23 Мая 1734г.

  23 мая 1734 г. родился Франц Антон Месмер (Franz Anton Mesmer,1734-1815), австрийский врач, создатель учения о животном магнетизме («месмеризме»), которое получило довольно широкое распространение в начале XIX века как метод хирургического обезболивания.
  Согласно учению Месмера, все объекты живой природы взаимосвязаны и взаимодействуют посредством истекающей из них особой силы - флюида («животного магнетизма»), способного изменять состояние организма, в т.ч. и излечивать болезни. В 1776 г. он пришел к заключению, что магнитотерапия благоприятно воздействует на пациента благодаря не самому магниту, а таинственной силе (флюиду), исходящей от магнетизера. В итоге Месмер стал предшественником и основоположником современного гипноза.

«ЖИВОТНЫЙ МАГНЕТИЗМ» В МЕДИЦИНЕ И МЕСМЕРИЗМ В ХИРУРГИИ.

  Месмеризм, или учение о так называемом «животном магнетизме», является одной из самых удивительных и ярких страниц в истории медицины. Для анестезиологов-реаниматологов история этого учения представляет огромнейший интерес в связи с имевшим место в начале XIX века распространением месмеризма в хирургии как метода обезболивания.
  Ещё в глубокой древности философы, алхимики и врачи проявляли огромный интерес к «таинственной силе», заключенной в магните, притягивающем или отталкивающем железо. Природные магниты, попросту говоря, кусочки магнитного железняка - магнетита (химический состав 31% FeO и 69% Fe₂O₃), были достаточно известны в разных странах, что отражено в памятниках древней письменности. Их называли по-разному: китайцы называли магнетит чу-ши; греки - адамас и каламита, геркулесов камень; французы - айман; индусы - тхумбака; египтяне - кость Ора, испанцы - пьедрамант; немцы - магнесс и зигельштейн; англичане - лоудстоун. Добрая половина этих названий переводится как любящий, любовник. Так поэтическим языком древних описано свойство магнетита притягивать, «любить» железо.
  Название «магнит», как утверждает Платон, дано магнетиту Еврипидом, называвшим его в своих драмах «камнем из Магнезии». По другой, значительно более красивой и известной, но менее правдоподобной притче Плиния (заимствованной им у Никандра) название дано в честь сказочного волопаса Магниса, гвозди от сандалий и железная палка которого прилипали к неведомым камням.
  По-видимому, слово «магнит» действительно происходит от названия провинции Магнезия (в Греции), жителей которой звали магнетами. Так утверждал Тит Лукреций Кар в своей поэме «О природе вещей». Русский путешественник В.А. Теплов, посетивший Магнезию в 80-х годах прошлого века, утверждал, что гора известна частыми ударами в нее молний (этим же славилась и гора Магнитная на Урале, почти целиком состоящая из магнетита). Наиболее распространенная из сказок о чудодейственной силе магнита, вошедшая в сказки «Тысячи и одной ночи», заимствована у Плиния, который утверждал, что в Эфиопии существует гора Зимир, вытягивающая из кораблей все гвозди и железные части.
  Жрецы магнезийских храмов, посвященных Геркулесу, пользовались ими для исцелений и магического применения, поэтому магнит еще называли геркулесовым, или гераклейским камнем. Однако есть мнение, что слово магх, магус произведено со санскритского махаджи, великий или мудрый (помазанник божественной мудрости). Так как маги выводят свое наименование от этого санскритского слова, то и магнезианский камень и магнит был так назван в их честь, ибо они первые открыли его чудесные свойства.
  Первым врачом, употребившим термин «магнетизм», по всей видимости, был знаменитый Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (Philippus Aureolus Theophrastus Bombastus von Hohenheim,1493 -1541). При лечении своих пациентов он часто прикладывал магнит к телу больного, считая, что тем самым притягивает к целительному металлу болезнь. Для его современников, незнакомых с модной в наши времена психотерапией неврозов, было очень удивительно, что с помощью такого лечения тяжело и безнадежно больные пациенты иногда выздоравливали практически мгновенно. В истории медицины Гогенгейм более известен как Парацельс (Paracelsus), что значит «превосходящий Цельса». Выбор швейцарским лекарем такого амбициозного псевдонима был довольно смелым и удачным для практикующего врача с точки зрения саморекламы, так как в начале XVI века слава и авторитет одного из основоположников медицины - Цельса, оставались очень высокими и не подвергались никакому сомнению. Однако Гогенгейм полностью доказал и оправдал свое право на такой псевдоним.

Теофраст Парацельс (Paracelsus, 1493 -1541).

  Парацельс был сыном образованного врача и выдающегося алхимика, хорошо знакомого с тайнами древних мастеров. Отец преподал Парацельсу первые уроки еще тогда, когда будущий врач был в мальчишеском возрасте. В своих трудах Парацельс тепло вспоминает отца, который приохотил его к учению. По примеру своего отца Парацельс тоже рано начал изучать медицину, для чего ездил в Германию, Францию и Италию, но где и у кого именно учился Парацельс, известно мало. По его словам, он слушал лекции медицинских светил в крупнейших университетах, в медицинских школах Парижа и Монпелье. Уже в годы учения Парацельс заинтересовался химией, которая как отдельная специальность в то время в университетах не преподавалась. Теоретические представления о химических явлениях рассматривались в курсе философии, а экспериментальными работами занимались аптекари и алхимики.
  В 1515 г. (возможно, позже) Теофраст получил степень доктора медицины в университете Феррары (Италия). После этого он длительное время путешествовал по свету, переходя пешком от деревни к деревне. Был в Лиссабоне, потом отправился в Англию, переменил курс на Литву, попал в Польшу, Россию, Венгрию, Валахию, Хорватию… Некоторое время Парацельс жил в Константинополе и, как гласят легенды, будто бы несколько лет провел в татарском плену. Во время походов Парацельс охотно беседовал с цирюльниками, кузнецами, пастухами, цыганами и старыми знахарками, учась у них таинственному искусству врачевания. Благодаря этому он узнал много приемов народной медицины. Позднее он утверждал, что основные свои познания приобрел не на университетских лекциях, а от невежественных знахарок. Парацельс служил некоторое время лекарем в армии датского короля Христиана, участвовал в его походах, работал фельдшером в нидерландском войске. Армейская практика дала ему богатейший материал.
  1526 год ученый провел в Страсбурге, а в следующем году он был приглашен на должность городского врача в крупный швейцарский торговый город Базель. После возвращения на родину Парацельс быстро заслужил себе большую известность. По старинному преданию ему удалось вылечить восемнадцать князей, от лечения которых отступились все врачи. Хотя многие считали его гениальным врачом, но были и такие, которые не без оснований утверждали, что Парацельс обманщик и шарлатан. Вскоре ему удалось вылечить одного весьма влиятельного человека, и Парацельсу предложили занять должность профессора медицины Базельского университета.
  Мы не случайно постарались остановиться более подробно на такой колоритной фигуре в истории науки как Парацельс, так как далее это поможет нам раскрыть причины грандиозного успеха, достигнутого через триста лет последователем Парацельса Францем Месмером (Franz Anton Mesmer,1734-1815). Существует немало доказательств, что Парацельс, не смотря на заслуженный им авторитет великого врача, был истерической личностью. У истерика Парацельса театральность была в крови: он привлекал к себе интерес публики необычным поведением.
  Первая же лекция при вступлении Парацельса в профессорскую должность стала ярким театральным шоу. Он заявил ошарашенным базельским студентам и преподавателям, что даже завязки его башмаков знают больше, чем эти древние мокротники Гален и Авиценна, и что он будет читать лекции студентам-медикам только на родном немецком языке вместо традиционной латыни. «Не красноречие, знание языков и изучение книг, и не украшение титулами создают врача, но познавание тайн природы», - провозгласил он в меморандуме к данной лекции.
  Он не любил латынь, преподавал на родном немецком языке и свои трактаты писал по-немецки. Он отвергал признанные авторитеты, но не был все отрицающим бунтарем-нигилистом и, по крайней мере, внешне оставался ревностным католиком. Он вел себя вызывающе с профессорами, но проявлял заботу о своих пациентах, говорил, что возможности врача растут при сердечном обращении с больным и что самое сильное лекарство - любовь. За неукротимый дух ниспровергателя канонов и авторитетов Парацельс был прозван «Лютером в медицине». «В поисках истины», - говорил Парацельс, - «я рассуждал сам с собою, что если нет настоящих преподавателей медицины, как я могу научиться этому искусству? Не иначе, как только по великой открытой книге природы, написанной пальцем Бога... Меня обвиняют и порицают за то, что я не вошел в это искусство чрез правильную дверь. Но где она, эта правильная дверь? Гален, Авиценна, Месуэ, Расис, или честная природа? Я думаю, что последняя. В эту дверь я вошел, и свет природы, а не лампа аптекаря, направляли мой путь».
  Парацельс был величайшим ученым, но порой вел себя как авантюрист и шарлатан. Однажды на площади в Базеле, в Иванов день, когда студенты жгли, как было принято в те времена, костры, Парацельс привел в ужас научный мир тем, что отправил в огонь сочинения Галена и самую знаменитую и уважаемую медицинскую книгу «Канон врачебной науки» Авиценны. Это грандиозное шоу означало: со всеми старыми медицинскими теориями покончено раз и навсегда. Они стали обузой, от которой пора освободиться.
  А какие новые медицинские теории Парацельс смог предложить взамен? Этот крупнейший врач и естествоиспытатель Средневековья действительно внес огромный вклад в развитие медицины. Для того чтобы войти в историю медицины, ему было вполне достаточно ограничиться идеями, высказанными по поводу причин и лечения психических болезней. Почти за четыреста лет до того, как Зигмунд Фрейд шокировал медицинский мир своими заявлениями о сексуальной основе истерии, Парацельс уже высказывал подобные утверждения. Еще любопытнее некоторые рассуждения Парацельса в книге о психических расстройствах, написанной в 1526 г., но опубликованной только спустя двадцать лет после его смерти. В этой книге он объяснял причины пляски святого Витта у детей тем, что полученные ребенком впечатления от слышанного и виденного бессознательно действуют на его фантазию и вызывают необычное поведение.
  Имея дело с заболеваниями, вызванными, как он считал, воспаленным воображением, Парацельс предлагал больному вылепить свое изображение из воска или другого подходящего материала, а затем мысленно перенести на него свои прегрешения и сжечь. Многим становилось легче от этой странной процедуры. Каким образом достигался терапевтический эффект? Парацельс вовсе не вовлекал пациентов в занятия самоанализом. Истерику и без того это свойственно: он приписывает себе поступки, которых не совершал, и верит в собственную ложь. И на свое восковое изображение истерик может переносить то, что рисует его больное воображение, но это не способствует и не препятствует выздоровлению. Способ лечения, которым пользовался Парацельс, основан не на самоанализе, а на вовлечении в игру пациента, которого Парацельс из зрителя превращал в активного участника драмы. Но мысль о том, что игра и театр могут лечить, была не нова - она родилась за много веков до великого целителя.
  Парацельс также славился и как искусный хирург. Это были времена прямого противопоставления доктора (терапевта с университетским образованием) и лекаря (принадлежащего к цеху цирюльников и хирургов). Он с гордостью называл себя «доктором обеих медицин».
  Парацельс также писал и о болезнях рудокопов и литейщиков, и, следовательно, был одним из основоположников изучения профессиональных заболеваний.
  Он основал новое направление в химической науке - ятрохимию (иатрохимию), сменившую алхимию. Парацельс считал, что человек состоит из души и тела. Тело состоит из различных элементов. Нарушение взаимного равновесия главных элементов ведет к болезни. Задача врача - выяснить отношение между основными элементами в теле больного и восстановить их равновесие. Нарушенное равновесие можно восстановить при помощи определенных химических препаратов. Поэтому первоочередной задачей химии Парацельс считал поиск веществ, которые могли быть использованы как лекарственные средства. «Настоящая цель химии заключается не в изготовлении золота, а в приготовлении лекарств», - утверждал ученый. Таким образом, Парацельс стал основоположником и фармацевтической химии: он первый начал применять для лечения препараты опия и ртути; внес большой вклад в изучение соединений сурьмы и мышьяка, минеральных кислот и винного спирта; ввел в фармацию понятие дозы лекарств. Особую славу приобрел Парацельс, успешно применяя ртутные препараты для лечения распространенного в то время сифилиса.
  Предельно сложная и многоплановая, величественная и трагическая фигура Парацельса несла на себе отпечаток всех противоречий эпохи Возрождения: труд в мастерской природы (про себя и учеников он с гордостью писал, что они «отдых в лаборатории имеют, пальцы в угли и отбросы… суют, а не в кольца золотые») и философия опытного знания переплетались у него с магическим мышлением и мистическими гипотезами.
  Свои философские взгляды, достаточно радикальные даже для настоящего времени, Парацельс изложил во многих своих трудах. Сводились они к следующему: между природой и человеком должна существовать гармония. Необходимым условием создания разумного общественного строя являются совместный труд людей и их равноправное участие в пользовании материальными благами. Пытаясь понять проблему вечности материи, он персонифицирует её и создает учение об «архее» - высшем духовном начале, регулирующем жизнедеятельность организма. В результате, в 1528 г. Парацельсу пришлось тайком покинуть Базель, где ему угрожал суд за вольнодумство.
  В Кольмаре ему удавалось излечить больных, которых другие врачи считали безнадежными. Популярность его росла. Однако его независимое поведение, резкие суждения о собратьях по цеху пришлись не по нраву и здесь, тем более что Парацельс занимался алхимией, усердно изучал труды восточных магов и мистиков. Стали распространяться слухи, что Парацельс вступил в сношения с дьяволом. Парацельсу могли предъявить обвинение в ереси и учинить над ним расправу, и он уезжает в Нюрнберг.
  Там ему удалось издать четыре книги, но преследования продолжались - последовало решение городского магистрата о запрещении дальнейшего печатания его произведений. Причиной тому было требование профессоров медицинского факультета Лейпцигского университета, возмутившихся сочинениями Парацельса.
Узнав, что в Штерцинге эпидемия чумы, Парацельс идет в этот город, но когда эпидемия кончилась, Парацельс оказался не нужен и в Штерцинге. Он опять бродит по дорогам, меняя город за городом... В Ульме, а затем в Аугсбурге напечатали его труд «Большая хирургия», и только после этого о нем заговорили как о выдающемся медике.
  После выхода книги положение доктора Парацельса переменилось. Его принимают в лучших домах, к нему обращаются знатные вельможи. В конце концов, он приезжает в Зальцбург, где продолжает заниматься врачебной практикой. 24 сентября 1541 г. Парацельс скончался.
  Собрание его сочинений впервые было издано в Кёльне в 1589-1590 гг. и включало 50 трудов по медицине, более 20 - по магии и алхимии, 9 - по естественной истории и философии.
  Крупнейшая заслуга Парацельса состоит в том, что он официально отрекся от древней медицины и вместо сложных и выдуманных средневековых рецептов на снадобья, стал давать больным простые лечебные средства. Он применял целебные травы, стараясь добыть из них действующее начало, которое назвал квинтэссенцией. Кроме того, он усиленно рекомендовал естественные средства лечения: свежий воздух, покой, диету и целебные минеральные воды. Интересно, что Парацельс послужил И.В.Гёте прототипом для создания «вечного образа» Фауста, «стремящегося от тьмы к свету».
  После смерти Парацельса теорию магнетизма развивал Ян Гельмонт (Jean Baptiste van Helmont, 1577-1644), считавший посредником притяжения и отталкивания эфироподобный дух, который пронизывает все мировые тела и приводит их в движение.

Ян Гельмонт
(Jean Baptiste van Helmont, 1577-1644).

  Ян Гельмонт, будучи учеником Парацельса, говорил почти то же самое, что и учитель, но его теории по магнетизму были более обширны и еще более тщательно разработаны.
  «Магнетизм», - говорит он, - «есть неизвестное свойство небесной природы, очень напоминающее звезды, которому совсем не препятствуют ограничения пространства или времени... Каждая тварь обладает своею собственною небесною силою и тесно связана с небесами. Эта магическая сила человека, которая может действовать вне его, лежит, так сказать, скрытая во внутреннем человеке. Эта магическая мудрость и сила, таким образом, спит, но может быть приведена в действие простым внушением, и тогда она оживет, и тем более оживет, чем более в нем подавлен внешний человек плоти и тьмы... А это, я говорю, осуществляется каббалистическим искусством; оно возвращает человеческой душе магическую, хотя и природную силу, которая была ею утеряна, как сон».

Книги Я.Гельмонта

  Современник Либавия Ян Гельмонт был широко образованным и талантливым ученым-ятрохимиком. Располагая средствами, он большинство своих исследований провел в собственной домашней лаборатории. В своих сочинениях он, может быть, впервые подверг сомнению положение Аристотеля о четырех элементах-качествах. Аргумент при этом, правда, нельзя считать достаточно веским: Аристотель-де не был христианином, а потому его утверждения не могут быть достоверными и убедительными.
  Не могут, считал Ян Гельмонт, быть истинными составными частями всех тел и элементы алхимиков - ртуть, сера и соль, ибо их присутствие в телах доказать нельзя. Главной составной частью всех тел, по утверждению этого ученого, является... вода. К такому выводу привел его ставший хрестоматийным знаменитый опыт с пятилетним выращиванием ивы в цветочном горшке. Дерево, в течение этого времени ничего не получавшее, кроме воды, дало (с учетом опавших листьев и веса земли) привес более 164 фунтов.
  Исследования Гельмонта положили начало развитию химии газов, и его можно считать родоначальником пневматической химии. И сам термин «газ» был введен этим ученым. Довольно подробные сведения дал Ян Гельмонт и об углекислом газе, который он назвал «лесным духом» (или лесным газом).
  Ян Гельмонт высказал весьма важное положение о том, что элемент («первоначальная материя»), даже подвергнутый химическим превращениям, в известном смысле сохраняет свою индивидуальность во вновь образованном продукте. Он показал, что серебро после растворения в азотной кислоте содержится в растворе и может быть оттуда выделено в виде рогового (хлористого) серебра, из которого можно получить и металлическое серебро. Проводя параллель, Гельмонт пришел к заключению, что известный всем пример с появлением меди на железе никак нельзя считать подтверждением превращения металлов. Просто медь выделяется из раствора и осаждается на железе.
  Правда, в этом Ян Гельмонт не был первым. До него о том же говорил, например, Анджело Сала, но авторитет Гельмонта как экспериментатора был настолько высок, что пальма первенства в опровержении одного из стойких заблуждений алхимиков досталась ему. Это никак не означает, что Гельмонт вообще противник алхимии. Совсем наоборот. В идею трансмутации он верил безоговорочно и даже описал опыт, в результате которого ему удалось якобы превратить ртуть в золото и серебро с помощью ничтожного количества философского камня. Однако Ян Гельмонт ни словом не обмолвился, как досталось ему это чудодейственное вещество - заветная мечта алхимиков.
  Продолжил дело основателей теории магнетизма австрийский врач Франц Антон Месмер (Franz Anton Mesmer,1734-1815).

Франц Антон Месмер
(Franz Anton Mesmer,1734-1815)

  В основу своего учения о животном магнетизме положил магнитно-флюидную теорию Гельмонта. Подобно Парацельсу Месмер также пользовался для лечения своих пациентов магнитами, и постепенно разработал свою теорию животного магнетизма. Он полагал, что магнетическая сила находится в природе повсюду и обусловливает взаимодействие небесных сил, земли и одушевленных существ. По представлению Месмера, благотворные магнетические флюиды обладают способностью передаваться от одного субъекта к другому. После установления раппорта между магнетизером и пациентом и более или менее продолжительных манипуляций при помощи пассов магнетизер может вызвать у своего пациента терапевтический криз (типа конвульсивного криза).
  Откровенно говоря, доктрина Месмера была просто новым изложением доктрин Парацельса, Яна Гельмонта, Сантанелли и шотландца Максвелла; и он даже был уличен в том, что без зазрения совести копировал тексты из трудов Бертрана и провозглашал их, как свои собственные принципы.
  Более кратко основная суть теории животного магнетизма «по Месмеру» изложена в его «Письме иностранным врачам» (1775). Из двадцати семи положений, выдвинутых Месмером, наибольшего внимания заслуживают следующие:

2. Некий флюид, повсюду распространенный и наполняющий все настолько, что не допускает нигде вакуума; настолько тонкий, что его не с чем сравнивать - флюид, который по своей природе способен к восприятию, размножению и передаче впечатлений движения, - является проводником.

3. Это взаимодействие подчинено механическим законам, неизвестным до настоящего времени.

7. Животное тело испытывает на себе чередующееся воздействие этого агента; путем проникновения в субстанцию нервов он непосредственно действует на них.

  Такая сложная личность, как Месмер, не могла не стать предметом дискуссий: у Месмера были как восторженные сторонники, так и рьяные хулители. Однако какой бы критики он ни заслуживал, надо признать, что он первым предпринял экспериментальное исследование психотерапевтических отношений, до тех пор использовавшихся только в магических опытах. При этом не надо забывать, что в XVIII веке, веке энциклопедистов, ещё процветали суеверия, чародейство, колдовство и множество других эзотерических занятий. Ещё сжигали на кострах колдуний, последнее такое сожжение датируется 1782 г.
  Месмер, будучи человеком просвещенным, предложил теорию, которую считал физиологически обоснованной и рационалистической. Он утверждал, что существование «магнетического флюида» столь же реально и материально, как, например, действие магнита.
  Однако Месмер не отождествлял действия животного магнетизма с действием магнита, он восставал против подобного толкования критиков, обвинявших его в плагиате у Парацельса.
  В 1776 г. он вообще перестал пользоваться магнитом, и в 1779 г. писал, что животный магнетизм «существенно отличается от магнита». Он отмечал: «Какой-то иной принцип лежал в основе действия магнита, который сам по себе неспособен воздействовать на нервы; следовательно, мне оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы прийти к имитационной теории, предмету моих поисков».
  Имитационная теория Месмера является не чем иным, как попыткой объяснить действие внушения, значение которого Месмер смутно предугадывал, но не смог определить. За него это впоследствии, в 1843 г., сделал Джеймс Брэд (James Braid, 1795-1860). Хотя раппорт и присутствовал в опытах Месмера, он им не занимался. Его интересовала только физиология. Когда маркиз де Пюисегюр в 1784 г. сообщил Месмеру о своем открытии провоцированного сомнабулизма и возможности входить в словесный контакт с субъектом, Месмер недооценил значения этого феномена.
  О существовании подобных явлений он уже знал, но не задерживал на них своего внимания, не желая выходить за рамки физиологии. Вот почему Месмера можно считать родоначальником физиологического течения в объяснении гипноза. Психология была для него продуктом воображения и как таковая представлялась трудной для изучения.
  В последствии английский хирург Джеймс Брэд (James Braid, 1795-1860) заменил в 1843 г. термины «животный магнетизм» и «месмеризм» на «гипнотизм», попытавшись объяснить природу метода с позиций психоневрологии. Это, впрочем, не устранило полностью противоречий между сторонниками физиологического и психологического направлений в учении о магнетизме.

  Франц Антон Месмер - шарлатан или великий ученый?

  Франц Антон Месмер родился 23 мая 1734 г. в маленьком австрийском городке Ицнанге, в семье епископского егеря. С детства он получил весьма разностороннее образование. Занимался теологией, философией, юриспруденцией, а затем поступил в медицинскую школу при Венском университете, которую закончил в 32-летнем возрасте 27 мая 1766 г. с защитой диссертации по теме «De planetarum influxu» («О воздействии планет »). В этой работе им были высказаны откровенно средневековые взгляды о влиянии созвездий на человека через особую таинственную силу. Эта изначальная сила, которую Месмер назвал «gravitas universalis», т. е. «всеобщим тяготением», «мировым флюидом», по его мнению, пронизывает всю вселенную, а вместе с ней и отдельных людей. Вся его диссертация была сплошь наполнена мистицизмом. Как мы видим, почва для создания Месмером впоследствии теории о «животном магнетизме» уже была изрядно им подготовлена.
  Получив врачебное звание, Месмер не спешил заняться лечебной практикой. Он женился на весьма богатой вдове, на десять лет старше его, и смог спокойно посвятить свое время изучению того, что его привлекало, будь то химия, геология, математика или философия. Удовлетворенные теперь материальные потребности вызвали к жизни расцвет потребностей духовных - Месмер посвятил себя искусствам, в особенности музыке. Его друзья - Гайдн, Глюк, Моцарт - всячески помогали ему. Сам Месмер играл на клавире, виолончели, но больше всего любил гармонику. Он построил стеклянную гармонику, которую слушали и хвалили все, в том числе и Моцарт. Эта стеклянная гармоника потом долго служила для обязательного аккомпанемента при всех магнетических сеансах Месмера в Вене, а затем в Париже.
  Высокий, красивый, обходительный, он получил доступ в высшее венское общество и имел в нем успех, однако быстро растратил доставшееся ему состояние на празднества, которые устраивал с замечательной изобретательностью. Между прочим, именно в домашнем театре Месмера в 1768 г. состоялась премьера зингшпиля двенадцатилетнего Моцарта «Бастьен и Бастьена».
  После этого Месмер вынужденно сосредоточился на медицине, но и здесь остался самим собой - человеком, умевшим превратить жизнь в красочный спектакль. Он сгорал от желания помочь человечеству, но так, чтобы оно оценило его заслуги.
  Увлечению Месмера магнетизмом способствовали следующие обстоятельства. Летом 1774 г. проезжий турист-англичанин обратился к проживавшему в Вене иезуиту Максимилиану Геллю, известному астроному, с просьбой изготовить для его жены специальной формы магнит, чтобы лечиться им от резей в желудке. Магнит был изготовлен, и англичанка быстро излечилась. Гелль сообщил об этом случае Месмеру, и последний, заинтересовавшись чудесным исцелением пациентки, заказал Геллю несколько таких же магнитов.
  Вернувшись к врачебной практике, Месмер начал применять эти магниты в лечении своих пациентов, и получил несколько случаев совершенно неожиданных, почти чудесных исцелений.
  28 июля 1774 г. Месмер провел магнетический сеанс своей пациентке фрейлейн Эстерлайн, страдавшей от головных болей, судорог, частичного паралича, бредовых состояний, и практически непрерывной рвоты. Она совершенно не получала облегчения ни от одного из прописанных ей Месмером лекарств. Как только у Эстерлайн начался очередной приступ головных болей, Месмер наложил ей на грудь несколько сильных магнитов. Последствия были ужасными - фрейлейн забилась в бешеных судорогах. Однако судороги быстро закончились, хотя обычно они продолжались весьма длительно.
  Во время следующего ухудшения состояния пациентки Месмер уже смело использует магниты. Через несколько сеансов пациентка выздоровела, и Месмер имел возможность показать свой способ лечения известному ученому, члену Лондонского Королевского общества Яну Ингенхаузу. Сей ученый муж был весьма доволен увиденным, что, впрочем, не помешало ему опубликовать впоследствии ругательную статью о методе Месмера.
  Месмер, однако, вовсе не был обескуражен таким приемом у академических ученых. Наоборот, он открывает клинику, куда со всех сторон стекаются истеричные женщины, жаждущие лечения, и разносящие славу о чудо-целителе по всей Европе.
  С момента удивительного исцеления фрейлейн Эстерлайн для Месмера начинается новая жизнь. Он всецело во власти охватившей его идеи. Ей он отдает всю свою жизнь, собственную судьбу, репутацию, все свое состояние. Сначала он еще верит, что помощью магнита, этого удивительного металла, который в виде метеорита попадает на землю из мирового пространства, можно извлекать из организма человека различные болезни. Эта идея доставила ему кратковременную, но яркую славу и принесла не только полное разорение, но и репутацию одержимого, шарлатана и мошенника...
  Месмер даже придумал стройную, на его взгляд, теорию «животного магнетизма», которая легко и просто объясняла причины заболеваний и рекомендовала способы их лечения. По этой теории вся Вселенная и все живые организмы пропитаны «магнетическим флюидом», правильный ток которого в теле человека и определяет его отменное здоровье. Любое нарушение сказывается в том, что течение магнитных линий искажается, в нем проявляются не предусмотренные идеальной схемой омуты и водовороты. Для исправления положения, подгонки его к идеальной схеме и следует применять магниты, которые способны направить магнитный флюид по нужному руслу. Он продолжает свои опыты, используя всевозможные ухищрения. Так как притягательная сила магнита, по его мнению, действует лишь на коротком расстоянии и сама по себе незначительна, Месмер начинает прикладывать к своим больным по два магнита, которые сообща должны действовать наискось: один слева - сверху, а другой справа - снизу.
  Месмер стремится перенести «магнетизирующий флюид» на всякие предметы, которые могли входить в тот или иной контакт с больными, например воду, чтобы больные ее пили и в ней купались, тарелки и чашки, одежду, кровати, даже зеркала, которые смогут отражать флюиды, наконец, музыкальные инструменты и, разумеется, в первую очередь на свою любимую стеклянную гармонику. Отсюда оставался один шаг до мысли о конденсировании магнитного флюида и накапливании его впрок. Так возник знаменитый «ушат здоровья», тот «baquet», который ничем иным, кроме грубого, беспардонного надувательства, не мог представляться ни позже, ни даже в те времена. Это была большая деревянная кадка с крышкой, содержащая два ряда бутылок с «намагнетизированной» водой. Горлышки бутылок сходились к железной штанге, от которой тянулись проволочные провода. Месмер усаживал больных вокруг этого чана, причем они должны были кончиками пальцев сделать замкнутый круг, а проволочные провода доставляли целебные флюиды к больным местам. Курс лечения проводился при приглушенном свете и мягкой музыке. Сам Месмер одевался в фиолетовую тогу и, плавно взмахивая жезлом, скользил вдоль круга своих пациентов, пристально вглядываясь в их глаза. Обычно после таких сеансов пациенты утверждали, что им стало лучше.
  Так как слава о чудотворных исцелениях распространилась с поразительной быстротой и в ответ на это отовсюду двинулись потоки больных, то вскоре имевшийся «ушат» не успевал излечивать больных даже партиями, и Месмеру пришлось «магнетизировать» большой мраморный бассейн, а затем и все деревья в своем парке. Казалось, что все грани мошенничества перейдены, что самые наивные и доверчивые люди должны одуматься и отвернуться. А получилось как раз наоборот. Больные, истинные и воображаемые, ехали отовсюду, с судорогами и параличами, желудочными резями и расстройствами менструаций, шумом в ушах и бессонницей. И массовые исцеления происходили ежедневно.
  Наконец, Месмера просят приехать в Мюнхен, чтобы подвергнуть академического советника Остервальде, страдающего параличом и ослаблением зрения его замечательному лечению. И тут опять успех Месмера был полный: больной выздоровел и опубликовал самый восторженный отзыв.
  В результате 28 ноября 1775 г. Баварская академия избирает Месмера действительным членом, «ибо она убеждена, что труды столь выдающегося человека, увековечившего свою славу особыми и неоспоримыми свидетельствами и своими открытиями, много будут содействовать ее блеску». Это было первым и последним официальным признанием работ Месмера авторитетной научной инстанцией.
  Однако именно научная сторона месмеровского открытия уже переживала важнейший кризис во время его мюнхенской гастроли. Дело в том, что Месмер смог уже заметить, что гипнотические состояния и последующие излечивания больных ему удаются и без применения самого магнита, а одними пассами рук. Таким образом начисто опрокидывалась его собственная теория о мировом флюиде, послушном действию магнита. Он мог точно установить, что весь эффект действия на больных зиждется в нем самом, в его, Месмера, личности. А в таком случае необходимо было открыто признаться в ошибочности своих прежних верований в магнит и уж, конечно, сразу и бесповоротно отказаться от намагничивания предметов, своего знаменитого «ушата» и околдовывания бассейна и деревьев в парке.
  Месмер ясно понял, что весь секрет влияния на больных содержится в нем самом. Но он старался спекулятивными рассуждениями сохранить термин «магнетизм», добавляя к нему прилагательное «жизненный» или «животный». В технике лечения он полностью сохранил свои прежние волшебные приемы и хитрые приспособления. Он не посвящал никого из венских врачей в тайну своего лечения. Мудрено ли в таком случае, что в академических кругах он приобрел прочную репутацию шарлатана? Иначе и быть не могло.

«Магнетические пассы».

  Больные, разумеется, совершенно не интересовались теоретическими концепциями, лежащими в основе нового способа лечения. А чем больше шума поднимается вокруг модного вида терапии, тем охотнее идут все более обширные потоки желающих излечиться. И роскошные аллеи месмеровского парка, где прежде так охотно собирались ученые и музыканты Вены, ныне с утра до ночи переполнены толпами больных, тянущихся сюда отовсюду за исцелением, к знаменитому кудеснику, слава о котором гремит далеко за пределами Австрии. Как одержимые, они молча сидят вокруг мраморного бассейна, погрузивши ноги в ту «волшебную» воду, которая «намагнетизирована» самим великим Месмером, и которая, несомненно, излечит их от любых болезней. Личность самого Месмера возносилась почти до обожествления. Но чувствовалось, что все это должно закончиться крупным скандалом...
  Однажды в число пациенток Месмера попала восемнадцатилетняя фаворитка императрицы Марии Терезы, названная в честь нее Мария Тереза Парадиз. Эта молодая девица, дочь гоф-секретаря Парадиза, ослепла с четырехлетнего возраста. Она была столь выдающимся музыкантом на клавире и композитором, что сама императрица назначила ее родителям пенсию в двести дукатов золотом для дальнейшего образования их дочери. Лучшие врачи Вены - профессор Барт и лейб-медик Штерк - считали слепоту окончательной вследствие гибели зрительных нервов. Месмер взялся ее лечить, допуская функциональную основу слепоты. Лечение «магнетизмом» принесло плоды. Слепая прозрела. Однако комиссия медицинского факультета Венского университета нашла, что она не излечена, а возвращение зрения ей лишь внушено. Фактом остается то, что девушка опять ослепла.
  И понятно поэтому, с каким неистовством стали упрекать Месмера в шарлатанстве и обмане столь кровно задетые и оскорбленные в своем профессиональном самолюбии медики-профессора. Вся злоба, накипевшая за долгое время, все возмущение против мошенничества с «ушатом» и «волшебными» намагничиваниями деревьев должны были вылиться теперь со стороны академических и университетских кругов на Месмера. Глава медицинского департамента лейб-медик Штерк по поручению императрицы подписал приказ, повелевающий положить конец всем этим обманам. Было ли предписано Месмеру покинуть Австрию, или сам он чувствовал себя слишком скомпрометированным скандальной историей со слепой девушкой, но он спешно бросает свой роскошный дом в Вене, на Загородной улице, 261, и уезжает сначала в Швейцарию, а затем в Париж. Интересно, что некоторые историки медицины находят мистическое сходство этого эпизода из жизни Месмера с аналогичным бегством Парацельса из Базеля.
  Однако теория Месмера получила признание в Европе, и у него появились многочисленные приверженцы и последователи. Так, эдинбургский врач Джеймс Грэхам открыл в 1780 г. в Лондоне оздоровительное заведение под пышным названием «Замок здоровья», провести ночь в котором стоило 100 фунтов стерлингов - бешеные по тем временам деньги. Эта «входная плата» позволяла пациенту проспать ночь в «Звездной постели» - диковинном ложе, поддерживаемом с помощью сорока намагниченных колонн и увенчанном фигурами Амура и Психеи, под звуки ненавязчивой музыки, в ритме которой кружились неподалеку танцовщицы. Конечно, венский кабинет Месмера не мог идти ни в какое сравнение с «Замком здоровья». Тем более, как мы уже знаем, и с кабинетом, и с клиникой Месмеру пришлось распрощаться из-за скандальной истории с девицей Парадиз. Но популярность Месмера и его теории позволили довольно быстро наверстать упущенное. Некоторое время Месмер скитался по Швейцарии и Баварии, а через год с лишним он уже обосновался на Вандомской площади в Париже, еще не украшенной тогда знаменитой колонной.
  Мода на Месмера с невероятной скоростью захлестывала Париж. В числе его пациентов было много влиятельных людей, известных писателей и аристократов. Золото текло к Месмеру рекой. Основными же его пациентками были восхищавшиеся его мужественной внешностью и манерами дамы из высшего света, страдавшие истерией.
  В годы, предшествующие Великой французской революции, падение нравов в кругах придворной аристократии и высшего дворянства достигло глубоких степеней. На смену религиозным верованиям, основательно разрушенным действием просветительной философии энциклопедистов, пришел не столько мистицизм, сколько страсть к всевозможным «тайным» наукам, спиритизму, черной магии и тому подобному. Это создавало благодарную почву для деятельности многочисленных гадалок, ясновидящих, предсказателей и прочих мошенников, проникавших в салоны высшей аристократии Франции. Королева Мария Антуанетта довольно быстро стала на сторону многочисленных придворных, уже уверовавших в Месмера и страстно проповедовавших его всецелительный метод. Нет сомнения, что признательные больные и поклонники из числа венской аристократии поспешили раскрыть для Месмера не только двери австрийского посольства в Париже, но и многие парижские салоны.
  Но если вслед за Месмером из Вены потянулись хвалебные аттестации от больных и покровителей из числа австрийской знати, то так же незамедлительно в Парижскую академию наук пришло извещение Венской академии и Университета о том, что в лице Месмера парижские врачи и ученые круги встретят шарлатана и мошенника. Поэтому, когда Месмер в феврале 1778 г. обратился к президенту Французской академии наук Леруа с прошением о рассмотрении его метода лечения, то ответ Академии был кратким и отрицательным. Более того, группа членов Парижской медицинской академии прошла один из курсов лечения Месмера и заявила, что никто из них не почувствовал ничего, кроме нервного опустошения и болей в области желудка. Все они также публично осудили Месмера и даже изгнали (или чуть не изгнали) из своей среды профессора, вздумавшего защищать Месмера.
  Тогда Месмер решил придать своим работам солидность научных исследований. Для этого он поселился на Монмартре (тогда это был бедный район) и стал лечить пациентов, принадлежащих по большей части к бедным слоям Парижа. Но в смысле техники он пошел гораздо дальше - он «намагничивал» теперь уже не только деревья, но и целые парки и леса. В 1779 г. Месмер издает в Париже «Трактат об открытии животного магнетизма», в котором усердно призывает ученый мир детально ознакомиться с открытым им новым методом лечения для того, чтобы им могли пользоваться широкие круги врачей. И если научные инстанции опять остались глухими к призывам Месмера, то правительство по приказанию королевы вступает в переговоры с автором, дабы закрепить за Францией честь его мирового открытия.
  Министр Морена предлагает Месмеру пожизненный оклад в двадцать тысяч ливров и еще десять тысяч на квартирные расходы при условии подготовки им трех учеников, владеющих магнетизмом. Но, почувствовав значительную заинтересованность, Месмер отвечает прямо королеве, притом в довольно ультимативной форме. Он требует, прежде всего, формального признания его открытия высшими научными инстанциями Парижа: «Я не могу входить в договорные отношения с правительством, пока правильность открытия не будет непреложным образом признана и подтверждена». Но и финансовая сторона дела была далеко не безразличной для Месмера, судя по тем суммам, кои он просил в своем письме к королеве. Ультиматум этот был оставлен без ответа, после чего Месмер покинул Францию и уехал в Спа.
  Во Франции его отъезд вызвал целую бурю негодования со стороны поклонников. Печатные памфлеты начали появляться десятками в столичных и провинциальных журналах. В Бордо аббат Эрвье с церковной кафедры призывал защищать учение Месмера. Наконец, образовалась группа его последователей, которые создали нечто вроде акционерного общества; это общество путем продажи акций должно было собрать нужную сумму денег для возвращения Месмера в Париж, оборудования шикарной клиники и обеспечения его самого.
  Он возвратился в Париж с триумфом. Теперь его уже не интересовало мнение академиков, он хотел заставить парижских врачей признать его доктрину. Он занял роскошную квартиру в центре Парижа. В течение пяти лет у подъезда его дома с утра до ночи стоят кареты знатнейших сановников Франции.

Один из магнетических сеансов Месмера в Париже.

  Эта публика хорошо платит и для нее у Месмера имеется три «ушата здоровья». Но количество желающих магнетизироваться настолько превышало «пропускную способность» ушатов, что в отеле Буильон на Монмартре открыли магнетическую клинику, где почти каждый желающий испробовать новое модное представление мог получить это за умеренную цену. Именно «представление», ибо чисто театральная сторона в сеансах Месмера играла важнейшую роль!
  Окна в помещении затемнены; всюду тяжелые ковры и портьеры, но масса зеркал отражает замаскированные потоки золотистого света и всевозможные фигуры знаков зодиака. Таинственность усиливается тем, что гнетущую тишину изредка нарушают мелодии клавира или гармоники, идущие из соседних комнат. В центральном зале вокруг громадного «ушата» безмолвно сидят и сосредоточенно ждут пациенты. Они периодически образуют магнетическую цепь, смыкая пальцы с соседями. В течение часа и более нервное напряжение, взвинченность, даже страх все нарастают в ожидании появления великого целителя.
  И вот он входит, одетый в длинную мантию фиолетового шелка, с магнетическим жезлом в руке. Все замирает. Маэстро медленно, бесшумно ходит вокруг сидящих, которые в страхе задерживают дыхание. Некоторым из них Месмер проводит палочкой по одной стороне тела книзу, а по противоположной - кверху. Над головами других своим жезлом он описывает в воздухе круги и спирали. Но каждому пациенту Месмер напряженно смотрит в глаза, пронзительно, подолгу, неотступно. Многие не выдерживают его неподвижного, пронизывающего взгляда и начинают дрожать и покрываться потом, другие при этом часто и глубоко дышат, испуская вздохи облегчения или тоски, наконец, третьи - и это самое главное, начинают судорожно подергиваться, взвизгивать, метаться и, в конце концов, падают с громкими криками и бьются в конвульсиях, у них начинается знаменитый «кризис». Глядя на первого, остальные пациенты, сомкнутые общей магнетической цепью, тоже начинают впадать в транс, валятся на пол, закатывают глаза, корчатся, стонут, плачут, хохочут, пляшут...
  Наиболее крикливых пациенток служители и ассистенты подхватывают с пола и уносят для успокоения в соседнюю комнату с абсолютно герметичными стенами и полным отсутствием звукопроводности, так называемую «salle des crises». Но встречались и такие пациенты, которые под влиянием месмеровского взгляда впадали в гипнотический сон или даже в состояние полной каталепсии. Чем острее протекал «кризис» или чем глубже бывал гипнотический сон, тем ярче сказывался эффект магнетического сеанса, тем более восторженными были отзывы благодарных пациентов.
  Наиболее экспансивные кидались на колени, целовали руки Месмера, умоляя коснуться их жезлом еще раз. Вера в личность Месмера достигла обожествления. Из целителя он превращался в святого. На улицах одержимые и бесноватые ждали появления Месмера, уверенные, что одного прикосновения к его одежде может оказаться достаточным для полного исцеления.
  Не поспевая всюду и не будучи в состоянии обслужить всех, жаждущих этого, Месмер догадался выпустить в продажу «маленькие ушаты», которые ходко пошли в сановные фамилии. Но и частновладельческие, миниатюрные «ушаты» не могли покрыть спроса на магнетизм со стороны возбужденной парижской публики. Месмеризм выступил на улицы и площади. И однажды Париж был потрясен поистине небывалым зрелищем: посередине улицы Бонди около сотни людей средь бела дня стояли, как истуканы привязанными к платану, намагниченному самим Месмером, и терпеливо ждали «кризиса».
  Разумеется, находилось достаточное количество людей, чтобы критически отнестись ко всем подобным вакханалиям. И до того как суровая реакция пришла сверху, со стороны правительства и академии, дискуссия о месмеризме вылилась в целый поток журнальных статей, брошюр, памфлетов, карикатур и листовок. Ожесточенные споры о месмеризме разгорались везде: от модных парижских салонов до последних кухмистерских. Стихи и злые карикатуры подавали повод для истерических отповедей. И в самый разгар месмеромании злая карикатура на него выносится на сцену парижского театра. Поэт Радэ написал стихотворный фарс «Les docteurs modernes».
  Премьера шла 16 ноября 1784 г. в исполнении королевской итальянской труппы. Прознавшие о злой карикатуре знатные поклонники Месмера вместо себя послали лакеев и горничных, чтобы свистом и шиканьем сорвать спектакль...
  А месмеромания все разрастается как модное увлечение, как пикантное развлечение. В загородных замках и парках магнетизируют поляны и гроты... Пришло время для правительственного вмешательства. И хотя Мария Антуанетта открыто покровительствовала Месмеру, Людовик XVI приказал составить компетентную комиссию, дабы внести ясность в положение дела и установить истинную цену месмеризму.
  Королевский декрет был издан в марте 1784 г. на имя Академии и Общества врачей. Обе организации выделили самых выдающихся своих представителей, которые в течение нескольких месяцев всесторонне изучали дело. Среди членов комиссии были люди, имена которых получили мировую известность: химик Лавуазье; астроном Байи, будущий мэр Парижа; знаменитый ученый и главный автор Декларации независимости США Бенджамен Франклин, бывший в то время американским послом в Европе; ботаник Жюсье; a среди четырех врачей был довольно известный доктор Ж.Гильотен, изобретатель приспособления для казни, позже названного его именем.
  По иронии судьбы нескольким членам этой комиссии, в частности Лавуазье и Байи, была уготована судьба на себе проверить действенность гильотины. То же, впрочем, относится и к ее изобретателю, доктору Гильотену - редкий случай, когда автору дается с такой исчерпывающей полнотой испытать свое изобретение! Впрочем, и организаторам комиссии - Людовику XVI и Марии-Антуанетте тоже пришлось впоследствии, во время революции, познакомиться с этим устройством.
  Но мы отвлеклись, и поэтому сразу же перейдем к решению, вынесенному комиссией:
  «Все определяется самим человеком, магнетизирующим пациентов. Если к каждому следующему появлению магнетизера они лежали полностью истощенными, то взгляд или голос магнетизера вскоре выводят их из этого состояния. Здесь, несомненно, действует некая сила, сила, управляющая действиями человека и подчиняющая их себе. Это - сила самого магнетизера».
  Этот правильный вывод, однако, был побочным и упомянут вскользь. Главная же задача комиссии - опровергнуть существование «животного магнетизма». Вывод был категоричным: никакого животного магнетизма не существует. Человеческому организму магнетизм не свойствен. Все достигнутые Месмером эффекты определяются силой внушения, причем последствия их, по мнению комиссии, ужасны - больных впоследствии ждет суровая участь. Их ждут конвульсии, уродливое потомство. Академия запретила своим членам практиковать месмеризм.
  Заключение комиссии было очень пространным и обстоятельным. Видно, что она тщательно и добросовестно изучила дело. Подробно излагаются различные виды реакции и поведения пациентов при сеансах Месмера: «Некоторые тихи, спокойны и испытывают блаженное состояние, другие кашляют, плюют, чувствуют легкую боль, теплоту, потливость, третьих охватывают судороги. Конвульсии бывают необычайны по частоте, продолжительности и силе. Как только они начинаются у одного, они тотчас происходят и у других. Комиссия наблюдала и такие, которые продолжались по три часа. Эти конвульсии характеризуются быстрыми непроизвольными движениями всех членов, судорогами в глотке, схватками в животе и эпигастриуме, блуждающим или застывшим взором, пронзительными криками, подскакиванием, плачем и неистовыми припадками смеха; за сим следует длительное состояние усталости, вялости и истощения. Малейший неожиданный шум заставляет их вздрагивать в испуге, а изменение тона и также исполняемых фортепьянных мелодий действует так, что быстрый темп возбуждает больных еще больше и усиливает нервные припадки. Нет ничего поразительнее этих конвульсий: тот, кто их не видел, не может составить себе о них понятия. Все подвластны тому, что их магнетизирует. Если они находятся даже в полном изнеможении, его взгляд, его голос тотчас выводят их из этого состояния». Заканчивая описание наблюдавшихся припадков, комиссия заключает, что «судя по этому стойкому воздействию, нельзя отрицать наличия некоей силы, которая действует на людей и покоряет их, и носителем которой является магнетизер».
  Для полноты проверки некоторые из членов комиссии сами подверглись магнетизированию, но результаты были совершенно отрицательные. «Никто из нас ничего не почувствовал, и, прежде всего ничего такого, что могло быть названо реакцией на магнетизм».
  В конечном заключении, объективном, и очень сдержанном, комиссия дала резко отрицательную оценку учению Месмера: «После того как члены комиссии признали, что флюид жизненного магнетизма не познается ни одним из наших чувств и не произвел никакого воздействия на нас самих, ни на больных которых они при помощи его испытали после того как они установили, что прикосновения и поглаживания лишь в редких случаях вызывали благотворные изменения в организме, и, напротив, имели своим постоянным следствием опасные потрясения в области воображения; после того как они, с другой стороны, доказали, что и воображение без магнетизма может вызвать судороги, а магнетизм без воображения ничего не в состоянии вызвать, они единогласно постановили, что: ничто не доказывает существования магнетически жизненного флюида, и что, таким образом, этот не поддающийся познанию флюид бесполезен, что разительное его действие, наблюдавшееся при публичных сеансах, должно быть объяснено прикосновениями, воображением и тем автоматическим рефлексом, который побуждает нас против воли переживать явления, действующие на наши чувства. Вместе с тем Комиссия считает долгом присовокупить, что прикосновения и непрестанно повторяющиеся кризисы могут оказаться вредными, и что зрелище таких кризисов опасно в силу вложенного в нас природою стремления к подражанию, а потому всякое длительное лечение на глазах у других может иметь вредные последствия».
  Решение комиссии крайне интересно и с точки зрения иллюстрации неумолимых законов диалектики. Было ли это решение правильным? Для своего времени - да. То было время быстрого развития науки. Вера в возможность полного и окончательного познания всех явлений владела членами комиссии. И они не хотели признавать ничего такого, что нельзя было бы измерить, пощупать, объяснить, доказать с помощью известных им опытов. Но некоторые выводы комиссии, имевшие для нее частный характер, остались правильными и по сей день: магнит действует, прежде всего, на нервную систему, а не на ткани и внешние органы; магнит хорошо помогает при таких нервных заболеваниях, которые характеризуются усиленной работой нервной системы, например, при судорогах, конвульсиях, головных болях и т.д.
  Что же касается месмеризма, или, как потом его стали называть, гипнотизма, то здесь комиссия не оказалась на высоте, и, прежде всего потому, что в то время психология как наука была в состоянии младенческом, не допускавшем и мысли о том, что с помощью столь простых средств можно делать столь сложные вещи. Комиссия Парижской академии отвергла «животный магнетизм», как отвергла в свое время пароход Фултона, громоотвод Франклина, да и многое другое.
  Вердикт высшей научной инстанции страны был окончательным приговором, отнимавшим у Месмера всякую надежду реабилитироваться. И хотя он не запрещал самому Месмеру и его поклонникам продолжать свои сеансы, а усилившаяся критика в сатирических журналах могла иметь двоякое действие - не только отпугивать колеблющихся, но привлекать новых сторонников, тем не менее, рассчитывать на научное признание своего метода Месмер уже не мог.
  Месмер бежит от неудачи в Австрию, на родину, стремясь забыться, собрать силы для нового наступления. Возвратиться в Париж ему не пришлось - наступил «девяносто третий», когда многие высокопоставленные аристократы и любимцы королевской семьи, хотя бы временные, испытали на себе изобретение доктора Гильотена. Путь в столицу для бывшего кумира парижских аристократов был закрыт, хотя Месмер и симпатизировал французской революции. Вскоре, впрочем, именно за эти симпатии Месмера впоследствии вышлют из Австрии, и он обоснуется в небольшом городке недалеко от Цюриха. Там он жил настолько незаметно, что многочисленные его последователи в течение двадцати лет считали, что их кумир давно мертв.
  Вердикт академии вызвал раздражение у многих, в том числе и у представителей ученого мира. Ж. Б. Бонфуа из хирургической коллегии Лиона в резкой форме протестует в печати против решения Комиссии. В другой брошюре - «Doutes d'un provincial» - анонимный автор обвиняет комиссию в профессиональном высокомерии: «Недостаточно, господа, если ваша мысль поднимается выше предрассудков эпохи. Нужно уметь забывать интересы своего сословия ради всеобщего блага».
  Нотки сомнения послышались даже из официальных инстанций. Один из членов комиссии, ботаник Жюсье, уже после вынесенного решения высказывал мнение о том, что вопреки невозможности признать существование флюида, осязаемого или воспринимаемого любым из человеческих органов чувств, логично допустить существование такого агента, «который может переноситься с одного человека на другого и часто производит на этого последнего видимое действие».
  Известие об этом настолько окрылило Месмера, что он подал письменную жалобу, требуя пересмотра своего дела новой, беспристрастной комиссией. Демарш этот был явно безнадежным, и Академия даже не ответила на этот протест.
  Но именно в том же 1784 г. один из пламенных сторонников Месмера - граф Максим Пюисегюр опубликовал книгу, озаглавленную: «Доклад об излечениях, полученных в Байонне с помощью животного магнетизма, адресованный господину аббату де Пуланзе, советнику-секретарю при парламенте в Бордо», в которой весьма объективно и вполне доступно сообщались данные об экспериментальном воспроизведении сомнамбулизма, т. е. гипноза. И хотя Месмер был дипломированный врач, а граф Пюисегюр лишь дилетант-энтузиаст «животного магнетизма», спокойное, объективное изложение собственных опытов и неоспоримых фактов достигнутого гипноза выгодно отличает ученика от учителя. Общественные скандалы продолжались еще несколько лет. Вполне серьезным публикациям Пюисегюра о состояниях сомнамбулизма, вызываемого искусственно, внушением, суждено было породить в свою очередь целую волну излишеств и уродливых искажений. Удивляться особенно нечему. Ведь в какой мере лунатики на протяжении веков поражали всех своей способностью не просыпаясь, с закрытыми глазами, влезать на крыши и уверенно ходить по узким карнизам, так и «медиумы», т. е. лица, поверженные в сомнамбулизм внушением гипнотизеров, не могли действовать на воображение зрителей иначе как прямое доказательство волшебства и живой связи с потусторонним миром.

Последователь Месмера проводит лечебный сеанс.

  Трудно сказать, сколько лет еще продолжались бы вакханалии месмеромании и оккультные сеансы в различных обществах спиритов, если бы все это не оборвалось сразу и окончательно бурными событиями Великой французской революции. 14 июля взятие Бастилии восставшим народом открыло бурную эпоху революционных событий, которые должны были не оставить камня на камне от здания прежней королевской и феодальной Франции. Веками задавленные чувства и стремления вырвались наружу. Представителям тех прежде господствовавших групп и привилегированных сословий, среди которых Месмер находил наибольшее количество пациентов, и которые больше всего платили денег, теперь стало не до флюидов. Пришел конец не только сеансам животного магнетизма в загородных замках, но и самим замкам с их владельцами.
  Как мы уже упоминали, незадолго до 18 брюмера 58-летний Месмер, снова потеряв все свое состояние, бежал из Парижа обратно в Вену. Он покинул свой дом на берегу Дуная в 1778 г., а сейчас уже 1792 г. Неужели за истекшие пятнадцать лет в Вене не забыли про скандал с девицей Парадиз? Но венскую полицию интересуют не столько факты из прежней жизни Месмера здесь, сколько то, откуда он прибыл.
  У себя в доме Месмер допустил роковую ошибку. В его садовом павильоне жила эмигрантка, принцесса Гонзаго, которой приехавший Месмер счел нужным сделать визит. Узнав о том, что Месмер недавно из Парижа, принцесса стала его расспрашивать о якобинцах, именуя их «цареубийцами, ворами и разбойниками». И стоило Месмеру указать, что вожди французской революции повинны в чем угодно, только не в стяжательстве, как после его ухода принцесса помчалась к своему брату графу Ранцони и гофрату Штупфелю с потрясающим известием, что в австрийской столице, в самом центре Вены, появился уж если не явный якобинец, то безусловно сторонник « французской разнузданности». В результате 18 ноября 1793 г. Месмера арестуют и держат в полиции в течение всего времени, пока расследовались доносы сыщика Десальера. Последние оказались сплошной выдумкой и обвинение в чем-либо пришлось снять. Тем не менее, Месмеру было ясно дано понять, что он должен покинуть столицу в возможно кратчайший срок.
  Шли годы, десятилетия. И какие десятилетия! Начиналась наполеоновская эпоха, когда от Рима до Тильзита и от Мадрида до Москвы во всех направлениях двигались армии, рушились троны и возникали новые. Много раз военные действия разыгрывались на территории Австрии, даже в самой Вене. Где же спрятался старый Месмер? Не умер ли он где-нибудь в изгнании?
  Месмер жил в Фраунфельде, в небольшом кантоне Швейцарии, занимаясь врачебной практикой среди местных крестьян, сыроваров и мелких кустарей, из которых ни один не знал и представить себе не мог, что этот скромный старик-врач был принят многими королями и королевами Европы. Уже двадцать лет жил он здесь, на берегу Констанцкого озера, когда неожиданно сюда приехал профессор Вольфарт в качестве официального посланца от Берлинской академии с приглашением приехать и поделиться данными о своем открытии магнетизма. Но Месмеру уже было около восьмидесяти лет; он устал и ослаб, не по силам ему и дальняя поездка, и новые волнения о столь дорогой, но столь далекой прошлой славе. Жил он здесь на пенсию, которую французское правительство выплачивало ему за потерю миллиона франков во время Великой революции. С ним неизменно та самая стеклянная гармоника, которую когда-то слушал молодой Моцарт, которая служила аккомпанементом при всех магнетических сеансах и в Вене, и в Париже.
  Месмер подробно сообщил Вольфарту свои взгляды и данные о «животном магнетизме». Он показал ему отдельные случаи поразительного воздействия на больных путем одного лишь сосредоточенного взгляда или поднятия руки. Доклад Вольфарта по возвращении в Берлин был очень интересен. Может быть, сам он был несколько загипнотизирован или терял достаточную объективность, глядя на этого почтенного старца, прожившего столь бурную жизнь и столь спокойно отказывающегося теперь от случая восстановить перед смертью свою репутацию с помощью той самой Берлинской академии, в которую он безуспешно обращался в 1775 г., которая тогда ему отказала в поддержке и которая теперь, почти через сорок лет, сама его отыскала и прислала за ним официального посланца. Тогда для Месмера начиналась жизнь, теперь она для него заканчивалась.
  Он умер 5 марта 1814 г. в полной безвестности. На могиле его в Меерсбурге друзья поставили мраморный треугольник с мистическими знаками: солнечными часами и буссолью - аллегорией движения во времени и пространстве.
  Однако, как бы строго ни относиться ко всем действиям Месмера, как бы ни осуждать псевдонаучные теории, которые возникали из его опытов в те годы, а затем на протяжении многих десятилетий, невозможно отрицать два факта: во-первых, того, что Месмер явился истинным родоначальником гипнотизма, который прочно вошел в клинический обиход как вполне научно обоснованный метод лечения. Во-вторых, справедливо думать, что если сам Месмер, делал немало грубых ошибок не только в своих научных обобщениях, но и допускал явно сомнительного свойства тактические приемы в лечебном использовании созданного им «животного магнетизма», то он все же не был только шарлатаном, как это чаще всего думали. Месмеризмом увлекались некоторые очень крупные ученые того времени, и опыты их не всегда оказывались безуспешны.
  Большое количество фактов с несомненностью указывает, что, вопреки своему блестящему образованию и вполне достаточной материальной обеспеченности, Месмер был личностью все же авантюрной. Можно хвалить и даже восхищаться его настойчивостью в стремлении добиться признания своих научных открытий со стороны университетов и академий. Но нельзя забывать и колоссальных денежных оборотов, которые он совершал, а главное внешнего оформления и бутафорию, с помощью которых проводились массовые магнетические сеансы. Поэтому деятельность Месмера послужила примером для всех последующих спиритов, прорицателей и других полумистических и полушарлатанских деятелей, которые не переводились в странах Западной Европы и Америки на протяжении всей второй половины прошлого века и вплоть до наших дней.
  В этом отношении роль Месмера оказалась очень сходной и близкой к тому, что делали мошенники и авантюристы международного масштаба типа Калиостро, графа Сен-Жермена, Джона Ло и т. п.

  Месмеризм в хирургии

  Когда в 1853г. Конгресс Соединенных Штатов Америки учредил премию в сто тысяч долларов для присуждения ее истинному изобретателю эфирного наркоза, то в адрес наркозной комиссии поступило письмо от шотландского хирурга Джеймса Эсдела (James Esdaile, 1808-1859)из Перта (Шотландия), в которой автор отрицал, что безболезненная хирургия стала возможной лишь после открытия наркоза эфиром. Эсдел указывал на «простой и общеизвестный факт, что безболезненная хирургия с помощью месмеризма была известна за многие годы до эфира и была в моих больницах столь же обычным делом, как ныне в Европе стали хлороформные наркозы, и что до своего отъезда из Индии им было сделано около трех сотен больших операций с месмеризмом».
  Это заявление Конгрессу через семь лет после открытия эфирного наркоза, и через шесть лет после широкого внедрения хлороформного наркоза, было безусловно запоздалым и бесполезным. Если же расценивать его как печатный документ о применении месмеризма в хирургии, то в 1853 г. шел уже десятый год издания специального журнала «Зойст» - официального органа врачей-месмеристов, где с необыкновенной старательностью собирались для публикации операции у больных в состоянии месмеризма, в том числе и данные Эсдела. Последний был лидером применения магнетизма для хирургического обезболивания. Никто из хирургов в любой стране не сделал столько операций под месмеризмом, как Эсдел.
  Тем не менее, не он первый начал операции под гипнозом. Роль его партнера по месмеризму в Эдинбурге - Джона Эллиотсона (John Elliotson,1791-1868), была еще более значительной. Эллиотсон был главным и самым авторитетным пропагандистом месмеризма не только в Англии, но и где бы то ни было. Но прежде чем обращаться к этой интересной личности, вернемся обратно во Францию и лет на пятьдесят назад.

Джон Эллиотсон
(John Elliotson,1791-1868).

  Мы уже говорили о том, как в 1784 г. граф Пюисегюр опубликовал свои наблюдения о животном магнетизме. Наиболее замечательным был его случай гипнотического сна. Пюисегюр в своем поместье Бюзанси начал лечить месмеризмом, его крестьяне стекались к магнетизированному дереву в надежде получить исцеление от своих болезней. Однажды 23-летний крестьянин Виктор, привязанный, как обычно, к магнетизированному дереву, под влиянием «пассов» Пюисегюра вместо ожидавшегося «кризиса» неожиданно впал в глубокий сон. Пюисегюр очень удивился, но приказал Виктору, находившемуся во сне, отвязать самого себя от дерева и идти домой. И вот, не открывая глаз, крестьянин развязал веревки и также с закрытыми глазами пошел между деревьями парка к выходу. Он выполнял все приказания графа в точности, автоматически, не раскрывая глаз и находясь как бы во сне.

Магнетизированное дерево графа Пюисегюра в поместье Бюзанси.

  Так неожиданно для самого себя Пюисегюр открыл феномен искусственного сомнамбулизма, т.е. гипноза. Известие это быстро распространилось по всей Франции, привлекая живой интерес, и проникло в Германию, где быстро завоевало много сторонников среди немецких писателей-романтиков и философов, в том числе Хейнриха фон Клейста, Е. Т. X. Хоффмана, Клеменса фон Бретано, Людвига Тик, Шлегеля и Фихте. Даже Гуфеланд, лейб-медик и президент прусской Академии наук, который вначале явно не доверял опытам Месмера, отнесся вполне одобрительно к сомнамбулизму Пюисегюра и признал последний как официальный метод лечения. Оставался только один шаг, чтобы гипнотическим состоянием воспользовались хирурги для обезболивания производимых ими операций.
  Одним из первых это начал де Потель по совету Пюисегюра. Его примеру последовал Рэкамье, считавшийся знатоком раковой болезни во Франции, и, наконец, профессор хирургии Жюль Клоке (Jules Cloquet, 1790-1883).
  Как уже упоминалось, наиболее обстоятельным образом и дольше чем где-либо, месмеризм был использован в Англии: Эллиотсоном в терапевтической клинике, а Эсделом в хирургии. Как и на континенте, и здесь не обошлось без борьбы и острой полемики.
  Джон Эллиотсон (John Elliotson,1791-1868), родился 29 октября 1791 г. Он получил сначала серьезное классическое образование дома, а затем медицинское, которое он начал в Эдинбурге, а кончил в Кембридже. В 1817 г. он поступил ассистентом в госпиталь Сен Томас в Лондоне, а через шесть лет там же получил должность штатного терапевта. В 1831 г. Эллиотсон был избран первым профессором университета Лондона, где читал курс внутренних болезней с большим успехом. А когда в 1834 г. был открыт так называемый Северный Лондонский госпиталь, Эллиотсон был приглашен туда главным терапевтом.
  Нет никаких сомнений, что научная эрудиция и клинический опыт Эллиотсона были выдающимися. Об этом можно судить по многочисленным его работам, опубликованным главным образом в известном медицинском журнале «Ланцет», издававшемся Уэкли (Thomas Wackly). Здесь печатались работы Эллиотсона с 1827 г. Эллиотсон был явно склонен к новаторству, он постоянно назначал такие дозы лекарств, которые по общепринятым тогда понятиям казались опасными, вследствие чего и получил прозвище «экспериментатора». Также неодобрительно относилась врачебная публика к увлечению Эллиотсона стетоскопом, на который большинство лондонских врачей смотрело явно недоверчиво.
  Интерес к месмеризму возник у Эллиотсона еще с 1829 г., когда в Лондон приезжал ирландец Ченевикс (Chenevix), постоянно проживающий в Париже и практикующий там месмеризм. Эллиотсон обеспечил приезжему гостю возможность продемонстрировать несколько сеансов месмеризма, но сам, видимо, не особенно увлекся этим делом. Прошло целых восемь лет, пока весной 1837 г. приехавший из Франции Дюпотэ не встретил со стороны Эллиотсона полную поддержку для демонстрации месмеризма в университетской больнице Лондона. Здесь то и было суждено было разыграться главному скандалу.
  4 апреля 1837 г. в университетскую больницу поместили 18-летнюю девушку Елизавету O'Кей, страдавшую истеро-эпилептическими припадками. Ее лечили по принятой схеме: каломель по 5 гран утром и вечером, пока во рту не появятся язвы, после чего по одной унции сульфата магнезии ежедневно. Так как успеха не было, то вскоре Эллиотсон привлек Дюпотэ, и они стали месмеризировать больную. Одновременно с этим Эллиотсон вместе со своим клиническим ассистентом Вудом (W. Wood) систематически месмеризировали и других госпитальных больных, в том числе и сестру Елизаветы, Жанну O'Кей.
  Впервые на страницах «Ланцета» (1837, № 2, стр. 866-873) была напечатана без всяких искажений пространная работа, излагающая лекцию Эллиотсона: «Замечательный случай сна при ходьбе; эффект животного магнетизма на больных с нервными болезнями». Но уже со второго полугодия на страницах «Ланцета» завязалась полемика между ассистентом Эллиотсона Вудом и анонимным «очевидцем» сеансов месмеризма. Эта полемика закончилась довольно крупным инцидентом.
  Под псевдонимом «очевидец», вероятнее всего, скрывался сам редактор «Ланцета» Уэкли, который явно недоверчиво относился к гипнозу как методу лечения болезней. А ведь в эту пору не только сам Эллиотсон с официальной университетской кафедры горячо пропагандировал месмеризм, но повышенный интерес к «животному магнетизму» проявляли и другие лондонские ученые. Так, например, профессор Зигмонд избрал именно эту тему для своей вступительной лекции при открытии кафедры по курсу «Материа медика» в Медико-ботаническом обществе Лондона 14 февраля 1838 г. Изложив историю возникновения месмеризма, Зигмонд цитировал случай Жюля Клоке, который 12 апреля 1829 г. безболезненно удалил грудную железу у больной, находившейся в месмерическом сне. Лекция эта была подробно изложена в «Ланцете» (1837-1838, № 1, 769-776). И еще три раза журнал печатал в том же году письма врачей об успешных случаях лечения месмеризмом (Ланцет, 1837, стр. 81, 169 и 458).
  А в клинике Эллиотсона опыты с месмеризмом должны были перенестись в аудиторию, ибо для госпитализации больных уже не хватало мест. Интерес и любопытство к новому необычайному методу лечения распространились за пределы больницы, и сеансы месмеризма собирали в аудиторию Эллиотсона массы не только врачей, но и юристов, правоведов, писателей и прочей публики.
  Вполне естественно, что подобные спектакли внутри больницы могли очень не нравиться другим профессорам. И, действительно, разлад между группой Эллиотсона и оппозицией, возглавляемой знаменитым хирургом Робертом Листоном (Robert Liston, 1794-1847) все увеличивался и вскоре вылился в форму открытого столкновения.

Роберт Листон
(Robert Liston, 1794-1847).

  Группа Листона была в меньшинстве, зато публичные сеансы Эллиотсона, проводимые внутри университетской клиники, составляли его уязвимое место. И вот, в начале июня Медицинская конференция больницы собралась для обсуждения данных о месмеризме, опубликованных в журнале «Ланцет». Эллиотсон отсутствовал, и без него была принята резолюция, требующая прекращения «публичных демонстраций» месмеризма, но не запрещающая пользоваться магнетизмом для лечебных целей в палатах. За развитием инцидента пристально следил редактор «Ланцета» Уэкли, который готовил коварный умысел против Эллиотсона. Последний фанатически уверовал в «животный магнетизм», считая, что при этом действует реально существующая физическая субстанция, которая может передаваться и немагнитным телам. Он допускал, что люди в состоянии месмеризма приобретают свойство «ясновидения». Наконец, Эллиотсон был уверен, что особо могущественным магнетизирующим свойством обладает металл никель. На этом и подловил Эллиотсона Уэкли.
  16 августа 1838 г. Уэкли пригласил Эллиотсона к себе, дабы повторить на сестрах Елизавете и Жанне 0'Кей месмерические сеансы. Свидетелями со своей стороны Уэкли позвал доктора Вилльяма Фарра, Хела Томсона и доктора Хенниса Грина, Эллиотсон со своей стороны привел Дюпотэ, доктора Ричардсона, мистера Херринга и Дж. Ф. Кларка. С помощью последнего Уэкли подменил никелевый магнит свинцовым, т. е. не намагничивающимся предметом, а так как вопреки этому обе сестры 0'Кей впали в гипнотическое состояние, то «разоблачение» проделок Эллиотсона считалось неопровержимо доказанным.
  Яростную атаку на месмеризм Уэкли начал в своей редакционной статье в «Ланцете» (1837-1838, № 2, стр. 834) и еще энергичнее - в следующем номере. С этого времени он непрестанно и жестоко атаковывал то, что он стал называть «месмерическим вздором». По-видимому, ярость полемики лишала обоих не только объективности, но даже ясности мысли. В самом деле, если материальная основа гипнотизма была действительно совершенно опровергнута подменой никелевого магнита свинцовой подковой, то со стороны Уэкли было безусловной ошибкой считать, что крушение этой концепции Эллиотсона равносильно опровержению самого факта гипнотических состояний. Но печатная травля неизбежно подействовала на правление Университета и руководство больницы, и 27 декабря 1838 г. Совет Университета вынес следующую резолюцию: «больничному Комитету дается указание принять такие меры, которые оказались бы наиболее действительными, чтобы предупредить в дальнейшем всякую возможность практиковать месмеризм или животный магнетизм внутри больницы». Получив копию этого решения, Эллиотсон тотчас подал в отставку и покинул больницу.
  Но именно теперь, когда Эллиотсон был изгнан из больницы и Университета, в полной мере выявилась вся огромная энергия этого человека и его глубокая вера в гипноз. Он продолжал сеансы месмеризма в собственной квартире и основал собственный журнал, который регулярно выходил четыре раза в год с апреля 1843 г. вплоть до декабря 1855 г. Журнал назывался «Зойст», подзаголовком его было следующее: «Журнал физиологии мозга и месмеризма и их применения для людского благополучия».
  Содержание номеров «Зойста» оказалось в высшей степени разнообразным. В основном это была пропаганда месмеризма на основе казуистики лечения, представляемой врачами-месмеристами, самими больными, их родственниками и знакомыми. Как и следовало ожидать, все такие сообщения говорили о блестящих исцелениях, порой граничащих с чудом. Не меньше места занимала полемика с противниками магнетизма.
  В трактовке всех подобных вопросов журнал «Зойст» держался весьма прогрессивных взглядов. Целый ряд статей призывал к улучшению материальных условий жизни населения для повышения его духовного уровня.
  В числе авторов отдельных статей «Зойста» был философ Герберт Спенсер, который в первых двух томах журнала напечатал три свои работы. Эллиотсон поместил подряд два сообщения: «О месмерическом излечении коровы, достигнутом мисс Харриэтой Мартио» (1850-1851, № 8, стр. 300-303 и 333-337). Была помещена также статья Ричарда Бартона «Заметки о субмесмеризме, вульгарно именуемом электробиологией, ныне практикуемой в Индии и других восточных странах» (1852-1853, № 10, стр. 177).
  В журнале «Зойст» документальные работы о клиническом применении месмеризма чередовались со статьями общего характера, немедицинскими и порой явно сомнительными. Тем не менее, именно здесь, в «Зойсте», добросовестно собрана почти вся казуистика о применении месмеризма для целей хирургического обезболивания.
  В том же 1843 г., когда вышел первый номер «Зойста», Эллиотсон выпустил отдельную книгу под названием: «Многочисленные случаи хирургических операций без боли в месмерическом состоянии; вместе с замечаниями по поводу оппозиции многих членов Медицинского и хирургического общества и других против принятия невыразимого благодеяния месмеризма». В числе прочих здесь подробно описана первая операция под месмеризмом, сделанная Жюлем Клоке во Франции 12 апреля 1829 г.: ампутация грудной железы у больной, находящейся в гипнотическом сне. Эллиотсон подробно описал и первую в Англии операцию, выполненную хирургом Уордом (Ward) в Нотингемшире в 1842 г.; это была ампутация бедра, причем автор перед тем подробно советовался с Эллиотсоном и получил от него одобрение и все указания. В этой же книге перечислены многие случаи зубных экстракций под месмеризмом и собственный случай месмеризации Елизаветы 0'Кей в 1838 г. для проведения ей «заволоки» на шее. Этот случай Эллиотсон доложил на заседании Королевского медицинского и хирургического общества, где дело закончилось форменным скандалом. Оппоненты утверждали, что больная 0'Кей - обманщица, специально натренированная, чтобы не обнаруживать признаков боли. Маршал Холл заявил, что не будь она обманщицей, она рефлекторно двигала бы другими членами тела, а Копланд даже внес предложение не печатать сделанный доклад в протоколах общества.
  С этого началась яростная полемика между Эллиотсоном и всеми противниками месмеризма, напряженная борьба, которая красной нитью проходит в каждом номере всех тринадцати томов «Зойста». И не менее горячие отповеди и критику печатали все остальные медицинские журналы Англии - «Ланцет», «Британское и иностранное медицинское обозрение», «Медико-хирургическое обозрение» и другие.
  Полемизируя со своими противниками, Эллиотсон старался более всего аргументировать свои доводы фактами, т.е. печатанием казуистики операций. Уже во втором томе «Зойста» он привел много случаев операций под месмеризмом: «заволоки», иссечение опухолей, ампутации и один случай месмеризма при родах. «Случай эксцизии вены без боли в месмерическом состоянии» был взят Эллиотсоном из американского журнала «Иллинойс телеграф» (19 августа 1843 г.), случай удаления опухоли плеча - из «Миссури рипабликен» (21 февраля 1843 г.).
  В следующем, третьем томе «Зойста» снова публикуются четыре случая безболезненных операций с помощью месмеризма, притом все из Америки: удаление опухоли шеи, произведенное в Нью-Йорке Сиднеем Доан; удаление опухоли шеи у пожилого медицинского работника, сделанное профессором Экли в Кливленде; удаление полипа из носа (сообщение, посланное в Бостонский медицинский журнал) и ампутация грудной железы профессором Дагесом (L. A. Dugas) в Медицинском колледже Джорджии.
  В том же номере впервые появилось имя и материалы Эсдела, которые с того времени заняли первое место в деле испытания месмеризма в хирургии.

Джеймс Эсдел (James Esdaile, 1808-1859) родился в Шотландии 6 февраля 1803 г. В XIX веке, наверное, не было более активного сторонника применения гипноза для хирургического обезболивания, чем Джеймс Эсдел, и, скорее всего, именно он и выполнил больше всех операций под гипнозом.

Книга Джеймса Эсдела «Месмеризм в Индии» с описанием
проведенных им операций под гипнозом.

  Он окончил медицинский факультет в Эдинбурге в 1830 г. и уехал для продолжения своей врачебной практики в Восточную Индию. Во время учёбы Эсдел увлёкся идеями популярного в Европе в начале XIX века «месмеризма», и его не покидала мысль попробовать провести обезболивание операции с помощью гипноза.
  В 1845 г. он возглавил госпиталь для индийцев в Хугли, где 4 апреля сделал первую операцию на «месмеризированном» больном. Успех был полный, и Эсдел продолжал активно использовать гипноз в своей хирургической практике.
  Это позволило ему 22 января 1846 г. опубликовать в журнале «Zoist» (1845, N 3, p. 380-389), основанном доктором Джоном Эллиотсоном (John Elliotson,1791-1868), материалы о 73 больших и малых операциях, выполненных под гипнозом.
  В числе этих безболезненных операций, выполненных Эсделом за 8 месяцев, значатся: ампутация плеча - 1; ампутация грудной железы - 1; распрямление контрактуры коленного сустава - 3; распрямление контрактуры локтевого сустава - 3; операция по поводу катаракты - 3; гидроцеле - 7; вскрытие абсцесса - 5; экстракции зубов - 3; операция по поводу фимоза - 3; удаление вросшего ногтя - 5; «… слоновые опухоли мошонки весом от 8 до 80 фунтов удалены 17 раз, из коих 14 - безболезненно...».
  Когда Джеймс Эсдел сделал доклад о первой сотне своих операций под гипнозом, генерал-губернатор Бенгалии учредил специальную комиссию для проверки деятельности Эсдела. На основе заключения комиссии было решено предоставить Джеймсу Эсделу небольшую больницу в Калькутте для продолжения этих исследований и дальнейшей проверки метода.
  Эта больница в Калькутте просуществовала с ноября 1846 г. по декабрь 1847 г., когда она была закрыта вопреки вполне благоприятному отзыву, который был сделан медицинской комиссией, присланной губернатором, чтобы обследовать «месмерическую» больницу.
  Эсдел был назначен в больницу Sukeas Lane, где и проработал, занимаясь месмеризмом вплоть до своего отъезда из Индии в Шотландию в 1851 г. Он выполнил тут более тысячи операций под гипнозом, в том числе около трёхсот больших вмешательств, считая ампутации, камнесечения, гидроцеле, катаракт и удаления гигантских слоновых опухолей мошонки.
  Эсдел четырежды опубликовал свои наблюдения и достижения отдельными изданиями, вышедшими в Индии; они регулярно печатались в журнале «Zoist». Но в № 4 журнала (1846-1847 гг.) главный редактор Джон Эллиотсон опубликовал письмо, пересланное ему от доктора Эшбернера. Оно было отправлено от мисс Эджеворс из Америки и содержало в себе довольно подробное описание совершенно безболезненного извлечения двух зубов у некой Лиззи в Бостоне под «эфирным газом».
  А в следующем, 5-м номере своего журнала Эллиотсон публикует статью под названием: «Первый месячный отчет доктора Эсдела из месмерического госпиталя в Калькутте и его опыте с эфиром, использованным с той же целью, как и месмеризм, для хирургических операций. Безболезненная операция в Мадрасе, сделанная доктором Джонстоном на европейской леди в месмерическом состоянии. Назначение Месмерического комитета в Мадрасе правительством».
  Итак, эфирный наркоз не только стал реальностью, но и Эсдел начал его испытывать, как только узнал о нем.
  Большой интерес представляет следующая цитата из этой публикации Эсдела: «Осторожными дозами и, зная лучшие антидоты, мы, я думаю, скоро достигнем безопасного способа обеспечивать нечувствительность даже при самых ужасных хирургических операциях... Ведь применение месмеризма в хирургии началось только за последние годы и значительно выдвинулось вперед главным образом с целью продемонстрировать воочию значение этого жизненного агента. Главное же поприще, на котором разыграется вся его польза, есть лечение внутренних болезней, где часто он приходит к нам на помощь тогда, когда остальные ресурсы изменили».
  Такое признание со стороны Эсдела довольно неожиданно. Мог ли кто думать, что тот самый хирург, который сделал больше всех хирургов в мире операций под гипнозом, и который заполнял страницы журнала «Zoist» всё новыми и новыми отчетами о безболезненных операциях, сам заявит, что применение месмеризма в хирургии делалось главным образом в целях пропаганды и что затрата многих часов на достижение гипноза самим им будет расцениваться как «черная работа»?
  Разумеется, не эти мотивы были главными, чтобы месмеризм в скором времени полностью уступил место наркозу эфиром и хлороформом. Основная причина заключалась в том, что эфирный и хлороформный наркоз обеспечивали полное и быстрое обезболивание всем оперируемым подряд, а не одним лишь лицам, поддающимся гипнозу.
  Джеймс Эсдел, в отличие от другого лидера «месмеризма», Джона Эллиотсона, не был одержим одной идеей и не стал её рабом. Главная ошибка Эллиотсона, как в своё время и Месмера, заключалась в том, что сложные и самые разнообразные вопросы патогенеза различных болезней он рассматривал односторонне, стремясь схематизировать, унифицировать причины заболеваний и лечить их универсальным средством. Это классическое заблуждение, к сожалению, дожившее вплоть до наших дней, и пример распространённого в медицине явления, когда, увлекшись интересной, но односторонней собственной концепцией, авторы теряют самокритику, перестают принимать чужие доводы и превращаются в фанатиков своей идеи.
  В этом же 5-м номере «Зойста», вслед за опубликованием цитированного выше частного письма американки из Бостона Эллиотсон сообщает, что эфир применяется в обычном виде и описывает технику ингаляции. Его благожелательное отношение вытекает из следующих слов: «Если этот метод позволяет добиться нечувствительности к болям чаще, чем месмеризм, то это, конечно, будет благодатью, и никто не будет приветствовать его более радостно, чем мы, месмеристы, которые заботятся только о пользе человечества». Но тут же Эллиотсон выдает свои самые сокровенные чувства и глубочайшую убежденность в правоте всей концепции месмеризма. Он пишет следующее: «Для месмеризма и месмеристов все это настоящее приобретение. Идея добиваться нечувствительности для операций через месмеризм привела людей к попытке ингаляции эфира. И успехи месмеризма будут вести нашу профессию к испытанию и других новых методов, и даже вообще к прогрессу, как это очевидно было и в случае мистера Листона, вопреки его желанию «отменить» месмеризм. Истина, которую не подозревают мистеры Листон, Уэкли, Бутт и остальные злостные антимесмеристы, состоит в том, что состояние, достигаемое эфиром, есть сомнамбулизм - то самое, что и месмерическое, которое варьирует от глубокой комы до более или менее частичной активности мозга. Теперь наступил мой триумф. Ибо первая операция в спящем состоянии была проделана в том самом госпитале, из которого месмеризм был изгнан, и тем самым хирургом, который был наиболее враждебным к нему и был союзником мистера Уэкли».
  Эллиотсон имел в виду первую в Англии операцию под эфирным наркозом (ампутацию бедра при гнойном гоните), сделанную Робертом Листоном 21 декабря 1846 г. в той же самой больнице University College Hospital, откуда Листону удалось изгнать Эллиотсона за его публичные сеансы месмеризма. Известно, что, закончив эту историческую операцию, восхищенный Листон воскликнул: «This Yankee's dodge beats mesmerism hollow! (Эта выдумка янки побивает месмеризм начисто!)».
  Сведения об одной из последних больших операций под месмеризмом были изложены в статье журнала «Zoist» под заглавием: «Сообщение об абсолютно безболезненном и успешном удалении женской груди в месмерическом сне-бодрствовании в Лондонской месмерической больнице W. F. Tubbs, в апреле 26, 1854; с докладом о других случаях того же факта и списком операций, произведенных также без боли благодаря безвредному и нежному действию месмеризма». Автор статьи - сам Эллиотсон; название ее настолько подробно, что нет нужды в комментариях. Но хотя в заголовке этой статьи все еще звучит боевой задор и уверенность, свойственная Эллиотсону и не покидавшая его все тринадцать лет, тем не менее, конец его делу был уже близок: не только наркозы эфиром и хлороформом полностью устраняли надобность добиваться обезболивания внушением, но и в практике внутренних и нервных болезней месмеризм исчерпал свои возможности. Пора было прекращать издание журнала. Эллиотсон это смутно чувствовал и 31 декабря 1855 г. в последнем номере, которым завершался XIII том «Зойста», он расставался со своими читателями... « надолго - навсегда».
  Эллиотсон считал, что цель его журнала достигнута. Понимал ли Эллиотсон, что дело всей его сознательной жизни в основном все же проиграно, что месмеризм не решил собой всей проблемы терапии, не стал универсальным, всецелительным средством? Вряд ли он это понял до конца своей долгой жизни. Он умер в 1868 г. 78-летним старцем. Прекращая издание своего «Зойста», в 65 лет он был так же фанатически убежден в своей правоте, как и в 1838 г., когда он начинал свои опыты магнетизма и потерпел первый жестокий удар со стороны медицинской общественности. Таким образом и была закрыта последняя страница увлекательной истории месмеризма в хирургии.

  Для подготовки данного выпуска Виртуального календаря анестезиолога-реаниматолога были использованы материалы исторического очерка С.С.Юдина «Образы прошлого в развитии хирургического обезболивания» (Юдин С.С. Избранные произведения. Вопросы обезболивания в хирургии. Медгиз. 1960.).